Шрам

Коннор приветствует Оскара коротким кивком, и сын улыбается отцу в ответ, а потом долго и тщательно протирает очки. Это короткое приветствие ничуть не похоже на пылкую встречу Обеля с родителями. Сожаления сменяются воспоминаниями и извинениями, и к тому времени, как приготовленный Себом ужин кипит на плите, в нашем доме звенит смех. Мы с Оскаром сидим рядом, держась за руки. Мне очень не хочется его отпускать, но, когда Пенни просит показать ей укромное место, чтобы переодеть Скай, приходится встать и отвести её с малышкой в мою спальню.

Пенни разворачивает одеяло, в которое закутано крошечное тельце, и расстилает его на моей кровати. Осторожно опустив сверху Скай, она, напевая, стягивает с маленьких ножек вязаные носочки. Я стою чуть поодаль, зачарованно глядя на пухлые пальчики и прислушиваясь к младенческому сопению, и изумлённо пытаюсь понять, кто и когда успел научить Пенни, как быть мамой, откуда она знает, как любить это непонятное существо так нежно, всей душой? Я собираюсь было спросить, не принести ли воды, чтобы умыть Скай, как Пенни, стоя у кровати на коленях и щекоча ножки дочери, вдруг оборачивается и тихо произносит:

– Взгляни, Леора. Никто, кроме нас, об этом не знает. – Мимолётно улыбнувшись, она добавляет: – Мы с Блейком никому не сказали.

Распутав завязки на ползунках, Пенни коротко целует дочку в нос и оголяет крошечное тельце, со вздохом снова оборачиваясь ко мне. Я шагаю вперёд и тут же останавливаюсь, не успев издать ни звука. Что-то бурлит у меня в горле, не знаю – слёзы или смех. А вокруг благоухает счастьем – комнату наполняют ароматы цветущих ромашек, весенней воды, тостов с джемом и самых вкусных булочек, которые печёт Себ. На прелестном, идеально гладком животе Скай, который приподнимается и опадает с потрясающей равномерностью живого существа, я вижу силуэты двух сестёр – они держатся за руки, готовые соприкоснуться губами в поцелуе.

Легенды имеют смысл. История не повторяется. Сёстры снова пишут нам послание и обещают, что всё можно начать сначала.

– Я знала, что ты поймёшь, – шепчет Пенни, а я падаю на колени, заливаясь слезами и смеясь от радости при виде крошечного чуда, устроившегося на моей кровати.

Глава сорок четвёртая

Ящик

Ох! Будь то сундук, ларец или шкатулка…

Мы прекрасно знаем, что любой ящик может быть очень даже волшебным, хранилищем неведомой тайны.

Ящики я люблю разные, вот только не знаю, как относиться к их крышкам.

Не смейтесь! Уверяю вас, крышка любого ящика – худший из капканов, которые придумали люди, чтобы ловить чудовищ. И в то же время крышка прекраснее, чем губы, готовые разомкнуться, чтобы петь.

Если мне дадут закрытый ящик, я не скажу дарителю «спасибо». Во всяком случае, скажу не сразу, узнаю сначала, зачем на ящике крышка. Крышка таит в себе соблазн: разве легко удержаться и не отодвинуть засов, не расстегнуть застёжку, не вставить ключ в замок? Закрытая крышка приглашает, зовёт, зачаровывает. Она заставляет забыть обо всём.

Казалось бы, крышка нужна для того, чтобы отделить, не дать нам то, что находится внутри, в ящике, или, наоборот, удержать нечто, спрятанное там, не давая ему добраться до нас. Лишь откинув крышку, мы узнаем, для чего она служит, но будет слишком поздно.

Помните девушку, которой дали запертый ларец? Закрытая крышка свела её с ума, заставила забыть обо всём. Девушка и не предполагала, что крышка – самый настоящий щит, и, открыв её, выпустила на свободу зло, которое обожгло ей лицо, укусило в губы, хлестнуло по щекам и кольнуло в глаза. Ах, каков был бы свет, останься та крышка навечно закрытой!