Шрамы на стали (СИ)

Он прекрасно угадывал дорогу, точно бывал здесь не раз — должно быть, возвращаясь из походов, в которые рвался первый, не мысля оставаться при дворе дольше необходимого, все стремясь на свободу — точно как сегодня. И Мэва готова была признать: оно того стоило. Стоило побега из-за неприступных, но душащих стен, из круга дам, машущих веерами и щебечущих разговорами, и важных графов, от которых у Мэвы частенько начиналась мигрень — об этом она вечерами рассказывала или писала, небрежно порхая пером (разберет, не привыкать!), Гаскону. И по правде рада была вырваться ненадолго — хоть бы ночью, когда ее отпускали цепкие лапы государственных дел.

Музыка и хохот становились все отчетливее, Мэва уже могла различить хороводы теней в поле, в любопытстве вытягивая шею. Она рывком спешилась, забыв принять протянутую руку — Гаскон ничуть не обиделся, будто бы не заметил; оглядел ее долго, но спокойно.

— Снимай, — повелел решительно. Гул голосов, громкие визги и крики не позволяли Мэве сосредоточиться.

— Все снимать? — ледяным голосом уточнила Мэва, мучаясь с пряжкой плаща, которая никак не желала поддаваться. — Мы ради этого ехали?..

— Сапоги, Мэва, так принято, — расхохотался он. — Негоже в таком танцевать и хороводы водить — маршировать только что… Да, и плащ, пожалуй, тоже: там жарко от костров. Быстрее, ну чего ты стоишь?..

Порядком наивно с его стороны было полагать, что она вообще решится на танцы, но Мэва, пожав плечами, стянула обувь. Трава непривычно холодила ступни — она отшагнула назад, зашипела сквозь зубы, наступив на неудачно подвернувшийся камень — Гаскон наблюдал с полуусмешкой, стал бы говорить про белоручек — белоножек, скорее, — и Мэва с чистой совестью огрела бы его снятым сапогом промеж глаз — и ни единая живая душа не смела бы ее осудить.

— Моя королева, — церемонно заявил он, чуть склоняясь, глядя искоса и хитро — точно на танец приглашал в наполненной придворными зале. Гаскон любил так над ней подшучивать, зная, что Мэва просто не способна отказаться: не отдавать же его в руки придворных дам…

— Лорд Броссард, — в тон откликнулась Мэва, принимая руку и позволяя вести себя к пылающим огням. — Кажется, мы опоздали?

— Не страшно, тут принято праздновать до утра.

Лошадей они оставили у деревьев на краю деревни, привязали некрепко, почему-то не боясь, что праздничной ночью кто-нибудь решит их увести — а ведь было бы так жаль… Трава не только обжигала ноги холодом, но и кололась нещадно; а Гаскон шел по-эльфски тихо, крадучись, и в сапогах, и без них. Косился на нее, точно мучился каким-то смутным желанием. Бережно обнял, теплой рукой прижимая, подстраиваясь под ее чеканный шаг, и Мэва не стала ничего говорить.

В поле горели огни и стоял грубо срубленный помост, несколько столов, заваленных снедью. Было много людей — пестрых, шумных и пьяных ночью или крепким пивом и вином, которое здесь хлестали прямо из горла; сразу стало трудно дышать. Жаром пыхало от них и от высоких костров, в которые подбрасывали еще и еще хворосту и дурманно, сладко пахнущих трав. У Мэвы закружилась голова, и она растерянно застыла, пока Гаскон не потянул дальше. Говорил что-то, но расслышать его было невозможно за хором девушек, одетых в растрепанные венки из диких цветов. Что-то было древнее, развязное в их плясках у огня — совсем рядом, босыми ногами по золе. Ненадолго Мэва задумалась, каких богов они славили, выкрикивая слова, звучавшие заклинаниями, прося себе счастья да хорошего богатого лета. Зачарованная зрелищем, она долго не могла оторвать взгляда от плясуний, поведших дикий хоровод у костра, пока ее снова не увлекли дальше — прочь, в живой круговорот людей… Быстро привыкнув к ошалелым лицам и крикам, Мэва шагала уже увереннее.

— О, глянь, это атаман Ольгерд фон Эверек, мой хороший приятель, — обжигая дыханием, зашептал в ухо Гаскон, невежливо тыча пальцем в статного рыжего мужчину, что мелькал среди буйной ватаги, братаясь с новоприбывшими. Фамилия была как будто бы знакома — еще один сын благородного дома, связавшийся с бандитами?.. Перехватив сердитый взгляд Мэвы, Гаскон развел руками картинно, ничуть не виновато: — Да, он — возможно! — разбойник, но разве я не доказал тебе не раз, что и нашей братии можно верить? Брось, Мэва! Сегодня праздник — мы все тут равны. Идем, я познакомлю…