Шрамы на стали (СИ)

— А кроме того… Такой удар по казне, — вслух продолжила размышлять Мэва, бестактно перебивая его. Слишком велик был соблазн согласиться без достойной битвы; вино горячило кровь и вынуждало спорить до исступления. Ей это нравилось, что таить; ей нравилось состязаться с Гасконом на словах.

— Ты ведь знаешь, я многого не прошу, — мимолетно усмехнулся он. — Сдалось мне твое золото.

Мэва правда надеялась, что не зарделась, как девчонка. Что щекам не оттого стало горячо, что все дело в пышущем жаром камине. Заметила, как пара придворных дам шушукается украдкой, ладошками рты прикрывая; как же все просто было на войне, — тоскливо подумалось ей.

— Какие слухи пойдут… — продолжила она, стремительно теряя доводы.

— Уже ходят, Мэва, это чертов двор, тут всегда — слухи, — теряя терпение, выпалил Гаскон. — Плевать на это. Не нужен — так говори прямо, пинками гони, что там, в шею, — стерплю, шавка безродная!

— Думаешь, я способна быть такой неблагодарной?! — возмутилась уже она, чуть не привставая со стула. — После всего… всего…

Кто-то сдержанно дернул ее за рукав, раз, другой, с трудом вынуждая Мэву отвлечься от спора.

— Матушка, — несчастно позвал Виллем, нервно кусая губы, — вы не могли бы потише… выяснять отношения, все ведь смотрят…

Негоже королеве на разбойников с кулаками бросаться, и верно. Она оглянулась немного дико, словно ее застали за чем-то неприличным, краем глаза увидела мягко, по-матерински улыбающуюся Исбель, Эйка, задумчиво поглаживающего усы, что-то довольно крякнувшего Габора, другие знакомые лица… Гаскон бессовестно хохотал, что так и хотелось опуститься до рукоприкладства.

— Мэва, ненаглядная моя, — вальяжно протянул он, наслаждаясь ее замешательством. — Лучше не сопротивляйся. Боги послали меня к тебе в наказание, прими его с достоинством.

Вдруг он порывисто поднялся из-за стола, отодвинув стул со скрипом, и, не потерпев никаких возражений, утянул за собой ее; руку дал, а Мэва не смогла отказаться почему-то, возмущение кололо горло, но никак не могло обрести слова. Она только смотрела на их руки, глубокими царапинами, еще не зажившими ссадинами исчерченные, полученными в общих боях ранами. Все примолкли ненадолго.

Была победа — было время сдаваться. Танцевать. Мэва всей душой желала мстительно оттоптать ему ноги, но как-то… случая не выдалось. Легкий доспех совсем не утяжелял шаг, юбка цвета бирюзы взвихрилась. С хищной силой ее повлекли к танцующим, прямо в центр, под величественную громаду люстры, прочь от стола, в кипящую жизнь.

— Наглец, — прошипела она рассерженной кошкой, уведенная в резкий поворот.

— За то меня и держат, забыла? — оскалился Гаскон близко-близко. — Думала, так просто отделаешься от меня, а, Мэва? Я бандит, нам свойственно тащить к себе все красивое, блестящее и золотое…

— От твоих выходок совсем скоро я поседею, — сквозь зубы проговорила Мэва. — И перестану быть золотой и красивой.

— Да брось, я все равно буду тебя любить. Даже старой и страшной.

Она задохнулась словами. Это должно было прозвучать странно. Нелепо. Не к месту совсем — какая еще, боги, любовь… Никто в здравом уме не сказал бы ей такого, — в том, в порядке ли с головой у Гаскона, Мэва начинала все сильнее сомневаться. Он, кажется, тоже слишком поздно сообразил, что выпалил; как и всегда: прежде говорил, потом думал.

— Так что, я могу остаться? — с кривой ухмылкой уточнил Гаскон.

— Разве я могу тебя прогнать? — в тон откликнулась Мэва. Не согласилась, не отказала, хотя Гаскон все читал по ее лицу, перечеркнутому шрамом, — смотрел на нее и не видел страшных отметин, не видел тяжелой короны. Ничего этого.

— Мэва?..

Она не ответила. Но кивнула. Доверилась, позволяя вести.

Сердце стучало такт танцу, музыка взвывала, необычно яркая, громкая — или это ей так казалось. Что ты в нем нашла, Мэва, как же тебя угораздило в нем потонуть, точно в йисгитской топи; хамоватый разбойник, дворовый пес, который, играясь, пальцы прикусывает и смотрит с хитрым прищуром, и не прогнать его, не отпустить.

Мэва знала: искры жизни она в нем различила, искры, солнцами блестевшие на стали. Гаскон улыбался ей всегда, даже когда проще было выть и проклинать темные бессловесные небеса; он рассматривал за королевой Мэву, вечно шутил что-то глупое, едкое или непристойное — или все сразу, готов был помочь словом, точно подставленным плечом, иначе Мэва бы сгинула если не в резне с нильфгаардцами, так в тоске своей непроглядной. Она не представила бы свою жизнь без его царапающих насмешек, дающих силы стискивать меч в руке и стискивать зубы — и идти дальше.

Она хотела быть живой. Живой, а не каменным изваянием, памятником самой себе, в войну закостеневшим, погибшим под стальным доспехом.

И теперь — теперь у нее был шанс.

========== 6. ==========

Комментарий к 6.

Небольшое дополнение-продолжение. Год спустя финала и предыдущей зарисовки, Гаскон наемник на службе ее королевского величества, все хорошо, ER.

И Беллетэйн, Майская Ночь.