Шторм

Фалк не чувствовал пронизывающего ветра, не ощущал моросящего дождя, от которого волосы и подбородок сразу намокли. Фалк вообще ничего не чувствовал. Только внутренний хаос из ненависти и отчаяния. Миновав Рейнехалсен, он даже не заметил, что машина стоит возле полицейского участка. Усталыми шагами, как будто после долгого горного похода, шел не шестидесятидвухлетний мужчина, а десятилетний мальчик. Мальчик, который хотел сбежать, но не находил способа. Теннес — местечко отдаленное. Лишь высоченные горы и глубокий фьорд. Он знал каждый камешек, каждую гряду на маленьком выступе у подножия горы, много раз он с надеждой смотрел на пролив. На Винстад, который сулил свободу. Почему никто не вмешался? Почему мать вела себя так, как будто ничего не знала? И даже хуже: покрывала случившееся?

Уже в те времена он очень любил бездомных кошек, относил в их укромные местечки в расщелинах рыбью требуху, страшась, что узнает отец. Ведь уже не раз он выходил с ружьем на охоту на тех, кого называл вонючим отродьем. И всегда, против собственной воли сопровождая отца на рыбалке, Бергер с отвращением отворачивался всякий раз, когда отец отработанным движением сворачивал рыбе голову или вспарывал брюхо, выбрасывая кровавые внутренности. Он ненавидел боль и страдание и ненавидел отца за то, что тот был их причиной.

Резкий вой прорезал воздух. Никто не издает таких душераздирающих звуков, как лисы. И снова вой, от которого у него похолодела спина. Как и от криков в тот самый день. Хуже всего, что он знал: все обернется бедой. Страшной бедой. И он сам поучаствует в той беде.

Глава 46

Рино замер. Интуиция настойчиво долбилась в подкорку мозга с того самого момента, когда он вошел в дом, пытаясь сообщить ему, что что-то здесь не так. Боа пытались убить, и все свидетельствовало о том, что рисунок, обнаруженный на месте происшествия, нарисовала женщина, которая в данный момент находилась этажом выше. Месть. Все дело в мести. Боа вернулся домой, полагая, что о нем, как и о том, за что его когда-то возненавидели, давно забыли. Но вышло иначе, потому что Астрид Клевен, одна из жертв его юности, узнала его. Так ли это? И правда ли, что начатое несколько месяцев назад в гараже должно было закончиться здесь, в доме одной из медсестер, ухаживавших за ним? Если Каспара каким-то образом замешана в отмщении Боа, у нее были все возможности осуществить возмездие в пансионате. Зачем же она перевезла его к себе домой?

Пока он добирался до двери из подвала, наверху послышались приглушенные голоса, затем люк открылся.

— Простите, — сказала Каспара.

Хотя люк был закрыт всего несколько секунд, Рино уже начал сомневаться в намерениях женщины, которая в данный момент смотрела на него сверху.

— Мы не хотели вас пугать.

Он выключил фонарик и поднялся по шаткой лестнице.

— Пора бы рассказать мне, что происходит.

Каспара присела на край кровати.

— Это Астрид. Она совершенно вне себя в это время года. Видимо, она поняла, что произошло здесь сегодня вечером, и когда услышала, как вы здесь шуршите, с ней случилась истерика. Она ворвалась в комнату и захлопнула люк. Мне пришлось успокаивать ее — и только потом я смогла его снова открыть.

— Я говорю не о люке. Я говорю о рисунках Астрид. Почему один из них оказался в гараже, где чуть не сгорел Сигурд Овесен?

— Астрид в том гараже быть не могло.

— Но кто-то же там был. От ее имени. Все указывает на то, что пожар подстроен, а от того, что пострадавшего перевезли именно сюда, становится еще удивительнее.

Отвечая, Каспара чуть не плакала.

— Я всегда хотела только самого лучшего для своих пациентов, особенно для Героя, которому мы все так сочувствуем.

— Маски, — сказал Рино и захлопнул люк. — Я хочу знать, зачем Астрид их рисует и что они означают.

— Она с детства не рисовала.

— А почему она рисовала эти маски в детстве?

Каспара закусила нижнюю губу. По лицу было заметно, что она врет.

— Астрид плохо видит, так было всегда, но рисовать ей нравилось, хотя она сама с трудом различала свои творения. И внезапно она начала рисовать лица, отвратительные лица, одно злее другого.

Рино испытующе смотрел на нее.

— В детстве она посещала школу для слепых Хюсебю.

Каспара кивнула.

— И там она рисовала маски, злые маски. Один из учителей разработал специальную теорию о том, почему она их рисовала.

— Астрид приходилось тяжело, — затравленно прошептала Каспара.

— Маски, — твердо сказал Рино, когда продолжения не последовало.

— Она уже много лет их не рисовала.

— Но ведь когда-то она их рисовала?

Каспара кивнула.

— Вы знаете почему?

— Я думаю, потому что Астрид сильно разозлилась.

— Вот и учитель в Хюсебю сказал то же самое. Его теория состоит в том, что причина этой злости кроется в серьезной непрожитой травме.

Каспара спрятала лицо в ладонях, на которых уже проступали старческие пигментные пятна.

— Я не уйду отсюда, пока вы мне не расскажете.

— Хорошо, я расскажу, — согласилась она.

Глава 47