– На вот, смотри. Это копия каблограммы из Константинополя. Отправлена через полчаса после отплытия «Тезауруса».
Стеценко прочёл, потом перечитал и сказал, неплохо изображая обиду и подавленность:
– Да… Не смогли простить, что я решился вернуться на Родину.
Вот тут, похоже, у Гагика сдали нервы. Он грохнул кулаком по столу, вскочил и, надвигаясь на «возвращенца», заорал:
– Хватит! Нашкодил – так сознайся!
– Или ты ещё очную ставку с его сиятельством, или с Черновым запросишь? – удерживая товарища, спросил Виктор Фёдорович. – Всё ведь и так ясно…
Стеценко прикрыл лицо руками, как бы закрываясь от удара. И сказал глухим голосом:
– Я не знал, что они решили меня подставить. Знал только, что, если бы не согласился принять от них задание, они бы… Да просто приказали б меня пристрелить!
Мортиросов с Пенюшиным переглянулись.
Затем Гагик вернулся на свое место и деловым тоном сказал:
– Тоже вариант. И с кем они тебе поручили здесь выйти на связь? Кем руководить?
– Да что я, всё помню, что ли? Всё там, на полотнянках. Не больно мудрёно припрятано, чтоб, значит, вы непременно нашли. А то ещё вдруг их доносу не поверите.
– Или, наоборот, ты сдаёшь тех, кто им больше не нужен, – подхватил многоопытный Пенюшин. – А мы тебя с восторгом под белы ручки и в чиновное кресло, с доппайком и вещевым обеспечением.
– Я за то, что там у них в головах, не отвечаю, – зло бросил Стеценко.
– А за свои злодейства? – Гагик, выросший в интеллигентной семье изрядно обрусевших крымских армян, иногда употреблял «красивые» русские словечки.
– Так война ж была. Гражданская! – с некоторым даже удивлением от того, что приходится повторять сказанное получасом раньше, и едва ли не с оттенком назидательности ответствовал экс-капитан. – Но закончилась же. Вы победили.
Но с назидательностью у Мортиросова было ещё лучше:
– Гражданская война заканчивается, когда противник истреблён. Или признал правоту победителей, раскаялся и подтвердил это делом, то есть перестал быть противником.
– А я что? Я готов, – сказал Стеценко таким тоном, будто именно такой сентенции давно ждал. – Вот, слушайте: этого ни в каких шифровках и полотнянках нет. Ни одного упоминания. Резидент Высшего монархического совета в Крыму!
– Даже так? – покрутил бритой головой Пенюшин. – И кто это?
– Сейчас он называет себя Евгением Васильевичем Яковлевым. Но я знаю и его настоящее имя, и чин в полку дивизии Слащёва, и многое из его подвигов. Он под предлогом ранения…
– Напишешь подробно, – перебил его Мортиросов. – А кто ещё в «полотнянки» не попал?
– Стасюк. Зиновий Кириллович. Инженер здешнего представительства или станции, не скажу точно, – британской телеграфной компании. Англо-Индийского… Ну, трансконтинентального телеграфа.
– В каком представительстве? – переспросил Виктор Фёдорович.
– То ли в Феодосии, то ли в Керчи. – Стеценко «сливал» информацию едва ли не с удовольствием. – Да вы ж сами можете узнать – имечко приметное. А ещё – о, это самое интересное! Двойной, если не тройной агент. Называет себя Алексеем Яновским.
– Ого! – не удержался Гагик. – А этот как засветился?
– Я его опознал, – с гордостью сообщил экс-капитан. – Увидел на пароходе – и сразу же узнал в лицо. Назвался он Яновским – наверняка не узнал меня. А на самом деле он никакой не Алексей Яновский, а поручик Александр Ясногорский, и служил он в штабе Деникина!
– Ты не обознался ли? – старательно не акцентируя особый свой интерес, спросил Мортиросов. – Может, похож просто?
– Если помню, то уж помню, – поджал губы Стеценко. – Видел его пару раз вместе с Антоном Ивановичем, а когда Деникин рассорился с Врангелем и отбыл в Константинополь, Ясногорский отбыл с ним. И позже сообщался с Высшим монархическим советом. Но чтобы ездил туда-сюда? Вот я и удивился, встретив Ясногорского на пароходе.
– Проверим, – кивнул Гагик и покосился на Пенюшина, который быстро записывал показания в протокол. – А с чего ты взял про «двойного» или «тройного» агента?
– Он же не только на монархистов работает. Фамилию эту я не раз слышал от агентов английской разведки, потому что Яновский – их осведомитель. А что вот так свободно туда-сюда через море мотается, если не дальше, да под невесть какими документами – наверняка ж неспроста, – считается небось вашим…
Мортиросов встретился взглядом с Виктором Фёдоровичем и покачал головой – не записывай, мол. А затем обратился к Стеценко:
– Так, вот бумага и карандаш. Пиши всё, что знаешь об этих троих.
Всё, во всяком случае, касательно Яковлева, экс-капитан Стеценко расписывать не стал. Чуть-чуть больше только и написал, чем сказал какое-то время назад, так что получился всего один листок неаккуратным его почерком.
Но следователи сделали вид, что удовлетворены и этим.
Гагик хорошо помнил установку от Смирнова, что экс-капитана, как бы прошедшего фильтрацию, следует через некоторое время отпустить, чтобы выявить самые тайные его связи и взять «на горячем»; а следовательно, не надо сейчас слишком усердствовать с допросом. Напротив, следует показать, что поверили в искренность и «перелицовку» бывшего врангелевского контрразведчика.