А потом Ковальски повел бедрами из стороны в сторону, так плавно, будто танцуя – приноравливался – и это новое ощущение перекрыло все. Рико потерял управление ситуацией, да и собой тоже – сорвался. Не соображал какое-то время ничего, не ощущал ничего, полностью отдавшись другому – его телу, его запаху, звуку дыхания, теплу кожи – пытаясь изо всех сил сделать его частью себя, своим настолько, насколько это будет возможно... А потом осознал, что Ковальски впился ему ногтями в кожу, кажется, до мяса – коротко стрижеными ногтями, черт подери – вцепился, чтобы притянуть поближе. Он действительно сжимался, задыхаясь, и в один короткий миг Рико пожалел, что тут рядом нет зеркала – он бы многое дал, чтобы сейчас видеть всю картину целиком. Лейтенант под ним вздрогнул несколько раз, но не смог даже простонать – и наконец, расслабил руку, чтобы та соскользнула с чужого плеча. Бессильно растянулся на смятой простыне, чувствуя, как Рико последовал за ним, наваливаясь сверху, прижимая к постели – и так и не прекратив тискать напарника.
Ковальски потребовалось какое-то время чтобы отдышаться и прийти в себя – не столько даже из-за шума в ушах и прочих признаков, сколько чтобы дать себе отчет в только что произошедшем. Или не давать – ему, в общем-то, и так было неплохо. Нервы, усталость, досада, напряжение последних дней – все снялось, как рукой, одним хорошим сексом. Рико, тоже отдышавшись, сполз с него, но немедленно же подгреб к себе под бок, прижался всем телом – а там было чем прижиматься. Лейтенант повернул голову и Рико, воспользовавшись этим, тут же вовлек его в поцелуй, который строго говоря, сам мало чем отличался от того, что они только что делали. Ковальски чувствовал свой рот оттраханым чужим языком точно так же, как и тело после всего, что Рико с ним совершил. Впрочем, тут нельзя было все свалить на Рико – практика показала, что он сам был, мягко говоря, не прочь.
Музыка со стороны катка каким-то чудом пробилась в его сознание, напомнив о том, что там, за пределами комнаты – за окном, например – есть и еще какой-то мир и какие-то существа, кроме теплого, все еще поглаживающего его Рико. Ученый прикрыл глаза – голова у него шла кругом.
-Гр-р-р? – протяжно, хрипло царапнуло его слух.
-Да, – так же шепотом отозвался он, понятия не имея, что подразумевает это «да». Ближе всего к истине был ответ, что все сразу. И тогда Рико, наклонившись над самым его ухом, произнес – по-настоящему, достаточно разборчиво, хотя и неумело:
-Люблютебяррр.
Это было похоже на то, как если бы человек подражал звукам природы или незнакомой речи. Рико старался, придавая этому своему поступку огромное значение – и Ковальски, в общем, понимал, чего это Рико стоило.
Подрывник еще урчал у него над ухом, млея после пережитого удовольствия, будто море, рокочущее после бури, и теперь в этом неразборчивом ворчании Ковальски слышал намного больше, чем прежде – зная, что именно нужно слушать. Может быть, Рико больше никогда не скажет того, что сказал только что – да, это было весьма вероятно. Но его напарнику не так уж и требовалось оно, это повторение. Одного раза ему вполне достаточно, чтобы всегда об этом помнить – в любой момент времени, вызывая к памяти эту короткую, смятую, неуклюжую реплику, произнесенную едва слышно. И она всегда будет звучать у Ковальски в ушах.
И когда за окном снова пошел, ложась мягким пуховым покрывалом, снег, они уже спали, убаюканные не столько музыкой или погодой, или собственной усталостью, сколько тем, что слышали спокойное, глубокое дыхание друг друга. И снег мел, окончательно перелистывая еще одну страницу чужой жизни.
-Парни, я нашел нам работу.
-Да ну? Серьезно? И для меня?
-Блоухол, лучше помолчи. Домашним питомцам слова не давали.
-Домашним… – кажется, Блоухол не то оторопел от такой наглости, не то оскорбился.
-Ты — наше маленькое милое домашнее зло! – с апломбом оповестил его Шкипер. – А теперь заткнись, будь так любезен, пока я провожу брифинг…
-Что за работа? – не выдержал Прапор. – Нужно ехать куда-нибудь?
-Не нужно, – успокоил его старший по званию. – Все в пределах штата. Но возни будет много. И кто-то, не будем указывать на него пальцем, кто не свинтил обратно турели, будет дома их еще и чистить. И не будет выражать сейчас, что он об этом думает, – добавил Шкипер торопливо, чуть повысив голос. – Здесь женщины и дети!
-Мы еще успеваем на вечерний рейсовый автобус, – между тем сообщил Ковальски, не отрывая глаза от планшета. – Если подсуетимся, к вечеру будем на базе.
-На нетопленой, простоявшей долгое время заброшенной, неубранной базе, – ужаснулся Блоухол. – С несобранными турелями!
-Ужас, – равнодушно кивнул Ковальски, все так же бороздя просторы интернета. – Автобус в семь пятнадцать, Шкипер. Ориентируемся на него или ждем утра?
-А чего тянуть?
-Чтобы дольше посидеть в тепле и чистоте и не ночевать в заброшенной, неубранной и с несобранными турелями базе, – с готовностью отозвался его старый враг. Шкипер устремил на него немигающий взгляд.