Вместе с тем же его грызло и неприятное чувство – осознание того, что даже укажи ему Дорис на конкретные моменты, которые ей были не по душе, это не исправило бы ситуации. Не к месту – или наоборот, чертовски к нему – припомнилась Марлин, ставшая жертвой тех шутников, которые меняют в магазинах пакетики с краской в наборах для шевелюры. Вместо привычной хны, которой она пользовалась для укрепления волос, в один чудесный момент она получила осветлитель, и неожиданно этот цвет оказался девушке к лицу. Как он сам тогда говорил – из Марлин она превратилась в Мэрилин. Блондинкой девушка никого не оставила равнодушным, но сама – сама она довольна не была. Ей совсем не понравилось, что обложка заслонила содержание. Ей не было приятно, что отношение к ней изменилось из-за того, что изменилось то, как Марлин выглядит. И Ковальски в этом тоже чертовски хорошо ее мог понять. Ему бы такое тоже совсем не понравилось.
Из задумчивости его вывел резкий звук – Рико бодро передернул затвор, проверяя состояние своего оружия, и, судя по всему, остался им удовлетворен. Ковальски сморгнул, разом вспомнил, где он и зачем тут находится, и торопливо вернулся к цифрам. Бухгалтерия сама себя не посчитает, хватит уже тыкаться носом в стены, ища пятый угол. Как будто он всего этого не передумал уже прежде, в поисках решения. Решения попросту не существует. Жизнь подбросила ему задачку про квадратуру круга, и ему оставалось только смириться с этим. Он, конечно, и раньше пробовал, и успехом это начинание не увенчалось, но разве он, ученый, не знает доподлинно, сколько порой попыток приходится совершить, чтобы добиться хотя бы средненького результата? Упорства ему не занимать. Стоит хотя бы попытаться. Еще один, сто тысячный раз.
====== Часть 6 ======
Поздним утром приехал Джулиан. В темных очках на пол-лица и не очень теплой, зато очень эффектной куртке, обшитой искусственным мехом, он остановился на пороге, бросив там же дорожную сумку, объявил, что король устал и что кто-то должен пойти, снять с крыши такси самую восхитительную в мире рождественскую ель, которую он, Джулиан, взял на себя труд доставить. Сообщил он это с таким апломбом, будто действительно всю дорогу тащил деревце на собственном горбу – каковое действо даже вообразить было бы сложно, не то что уж поверить в него. Марлин отнеслась к его фокусам без внимания: давно привыкла, как, вероятно, и все прочие присутствующие. Джулиан мог вести себя как угодно, однако вряд ли бы сделал что-то действительно мерзкое. Сумку его с порога со вздохом подобрал Прапор – добрая душа. Он же провел новоприбывшего, показывая отведенное ему спальное место, в то время как елочкой занимался Рико – пока насмерть перепуганный явлением этого дикаря таксист трясся на своем месте, отвязал ее от багажника на крыше, перехватил поудобнее и понес на плече, не обращая внимания на иголки.
Дом на нового своего гостя произвел впечатление, однако далеко не лестное. Джулиан, оглядевшись, первым делом поинтересовался, где караоке и стробоскоп, или как, черт возьми, они обираются развлекаться? С его появлением приготовления вообще заметно оживились: неугомонный и якобы уставший, он выяснил, где тут можно раздобыть елочные игрушки, на чердак заслал Прапора вместе с обеими Марлинскими кузинами, обрушил с антресолей моток лампочных гирлянд, намертво в них запутавшись, мигом занял Ковальски проверкой этого многометрового монстра на пригодность и пожарную безопасность и принялся командовать, как по фен-шую установить елку. Привычно-флегматичные комментарии Ковальски о том, что фен-шуй – это искусство украшения могил, он игнорировал с завидным легкомыслием, отзываясь, что они тут собственно собрались, чтобы похоронить старый год, так что все идет по плану. Игрушки были доставлены с чердака и спустя час приведены в приличное санитарное состояние. Пока Марлин протирала их, с ней случился приступ детской ностальгии: она узнала многие из давно позабытых безделушек, которые видела еще в детстве. Снежные шары, запыленные и кое-где с трещинами, деревянные лошадки, потерявшие кто ухо, кто бубенец, олени без одного рога, намертво заевшие щелкунчики и еще немало бесполезного барахла Марлин объявила семейным достоянием и с мечтательной улыбкой пообещала семь лет расстрела через повешение любому, кто покусится на эти сокровища. Лампочную гирлянду в итоге в четыре руки починили и распутали Ковальски и Блоухол: первый потому, что привык возиться с любой барахлящей техникой и делал это уже на автопилоте, а второй со скуки, чтобы было чем себя занять. Гирлянды хватило на то, чтобы по периметру обмотать гостинную два с половиной раза, и Марлин только догадывалась, где ее тетушка разжилась этой анакондой.