Штормовой день

Слова мои, видимо, позабавили Гренвила.

– Ладно. Ты принесешь поднос. И захвати побольше гренков с маслом.

Я еще не раз потом пожалела, что заговорила о бюро, потому что найти его не удалось. Пока мы с Гренвилом пили чай, Петтифер начал поиски. К тому времени, как он поднялся к нам забрать поднос, он перерыл весь дом, но бюро так и не обнаружил.

Гренвил не поверил ему:

– Ты просто не разглядел. Глаза у тебя стали плохие, не лучше моих!

– Но бюро-то я разгляжу! – Петтифер был очень расстроен.

– Возможно, – сказала я, желая как-то помочь, – его отправили на реставрацию или куда-нибудь…

Они оба поглядели на меня так, словно я сморозила глупость, и я поспешно заткнулась.

– Может быть, оно в мастерской? – рискнул предположить Петтифер.

– Чего ему там делать? В мастерской я картины писал, а не письма. Оно только бы мешалось мне там! – Гренвил совсем разволновался.

Я встала.

– О, ну найдется оно, – сказала я самым беззаботным своим голосом и, подхватив поднос, отправилась вниз. Ко мне присоединился обескураженный произошедшим Петтифер.

– Командиру нехорошо волноваться, а он так раскипятился, весь прямо напружинился, как терьер, когда учует крысу!

– Это все я виновата. И угораздило же меня заговорить об этом!

– Да помню я прекрасно это бюро. Только в последнее время не помню, чтобы оно попадалось мне на глаза. – Я принялась мыть чашки с блюдцами, и Петтифер потянулся за полотенцем, чтобы вытирать их. – И еще одно… кресло-чиппендейл к этому бюро… Оно не очень к нему подходило, но всегда стояло возле него. У него ковровое сиденье, довольно старенькое, птицы, цветы там вышиты… Так вот, оно тоже исчезло… Но командиру я уж про это не скажу, и вы не говорите.

Я пообещала молчать.

– Так или иначе, – сказала я, – для меня это не столь важно.

– Но для командира это важно. Художнику рассеянность простительна, однако памятлив он, как слон, и в жизни еще ничего не терял и не забывал. А может, лучше было бы забыть, – вдруг хмуро добавил он.

Вечером, переодевшись опять в свой коричневый с серебром казакин и спустившись вниз, я застала в гостиной только Элиота, если не считать его неизменного спутника – собаку. Элиот сидел у огня со стаканом и вечерней газетой, Руфус же распростерся на коврике возле камина подобно какой-то роскошной шкуре, брошенной на пол. В комнате, освещаемой лампой, царили лад и взаимопонимание, но мое появление нарушило эту мирную картину – Элиот встал, уронив газету на кресло.

– Ребекка. Как вы себя чувствуете?

– Все в порядке.

– Вчера вечером я уж испугался, что вы заболели.

– Да нет, я просто устала. И проспала до десяти часов.

– Да, мама говорила. Хотите выпить что-нибудь?

Я ответила, что не откажусь, и, пока он наливал мне хереса, присела на корточки у камина, лаская шелковистые собачьи уши.

Когда Элиот принес мне хереса, я спросила:

– Ваш пес всегда следует за вами?

– Да. Всегда. И в гараж, и на обед, и в пабы, всюду, куда меня только не занесет. Его здесь все знают.

Я устроилась на каминном коврике, а Элиот опять уселся в кресло со своей рюмкой.

Он сказал:

– Завтра мне надо по делу в Фальмут, повидаться там с одним человеком по поводу машины. Я подумал, может, вы захотите поехать со мной, обозреть окрестности. Как вы на это смотрите?

Я так обрадовалась этому приглашению, что даже сама удивилась.

– С огромным удовольствием!

– Может быть, вам будет не так уж весело. Но постарайтесь не скучать часок-другой, пока я буду заниматься делами, а на обратном пути мы завернем в один кабачок. Там подают вкуснейшие дары моря. Вы любите устриц?

– Да.

– Отлично. Я тоже. На обратном пути проедем через Хай-Кросс, и вы увидите, где мы обычно обитаем, мама и я.

– Ваша мама рассказала мне о Хай-Кроссе. Судя по всему, это восхитительное место.

– Уж получше здешнего мавзолея!

– О, Элиот, никакой это не мавзолей.

– Я не большой любитель викторианских древностей.

Но прежде чем я успела выступить с возражениями, появился Гренвил. По крайней мере, мы услышали его шаги: шаг за шагом вниз по лестнице, услышали, как он говорит что-то Петтиферу – высокий голос и низкое бормотание, – потом из холла донеслось постукивание палки Гренвила по натертому паркету.

Элиот, тут же приняв смиренный вид, поднялся, чтобы распахнуть дверь, и Гренвил вошел в комнату – так вплывает в порт нос огромного непотопляемого судна.

– Всё, Петтифер. Теперь я уж как-нибудь сам.

Я встала с коврика, намереваясь подвинуть к огню кресло, в котором он сидел накануне, но это лишь раздражило старика: по-видимому, он был не в духе.

– Ей-богу, девочка, хватит суетиться! Ты что, считаешь, что я привык сидеть внутри камина?

Я отодвинула кресло к первоначальным рубежам, и Гренвил наконец достиг его и опустился в кресло.

– Пить что-нибудь будешь? – спросил его Элиот.

– Да, виски.

На лице Элиота выразилось удивление.

– Виски?

– Да. Мне известно, что сказал этот кретин-доктор, но сегодня вечером я выпью виски.

Элиот промолчал, лишь кивнул с терпеливым смирением и отправился наливать виски. Когда он еще был занят этим, Гренвил, повернувшись на краешке кресла и подавшись вперед, спросил: