Шум падающих вещей

Между рабочими днями Рикардо проходили недели отдыха, так что к вечеру, когда Элейн возвращалась домой после бесплодных попыток изменить мир, Рикардо успевал поскучать немного (а потом еще немного), взять коробку инструментов и затеять в доме улучшения, так что их жилище вечно выглядело какой-то серой стройкой. В марте Рикардо соорудил во дворе, который уже больше напоминал сад, купальню для Элейн – деревянный куб, прислоненный к внешней стене дома, так что теперь она могла принимать душ из шланга под ночным небом. В мае он построил шкаф для инструментов и водрузил на него внушительный, размером с колоду карт, замок, чтобы обескуражить любого грабителя. В июне он не строил ничего, потому что все больше отсутствовал: переговорив с Элейн, он решил вернуться в аэроклуб и получить лицензию коммерческого пилота, которая позволяла перевозить грузы и, что важнее, пассажиров. «Так я смогу заниматься серьезными вещами», – сказал он. Чтобы получить лицензию, ему требовалось налетать еще почти сто часов, а также десять часов с инструктором на самолете с двойным управлением, так что на всю рабочую неделю он уезжал в Боготу (ночевал у родителей, узнавал новости об их жизни, передавал им новости о жизни молодоженов, все поднимали бокалы и радовались) и возвращался в Ла-Дораду вечером в пятницу, на поезде, на автобусе, а иногда и на такси. «Это же куча денег», – говорила Элейн. «Неважно, – отвечал он. – Я хотел тебя увидеть. Хотел увидеть жену». В один из таких дней он приехал за полночь, но не на автобусе, и не на поезде, и даже не на такси, а на белом внедорожнике, который моментально заполонил ревом мотора и ослепительным светом фар покой их тихой улицы.

– Я уж думала, ты не приедешь, – сказала Элейн. – Уже поздно, я волновалась.

Она показала на белый внедорожник.

– Это чей?

– Тебе нравится? – спросил Рикардо.

– Ну, внедорожник.

– Да. Но он тебе нравится?

– Он большой, – ответила Элейн, – белый и шумный.

– Это тебе. С Рождеством.

– Сейчас июнь.

– Нет, уже декабрь. Незаметно, потому что погода тут всегда одинаковая. Могла бы догадаться, ты же вся из себя колумбийка.

– Откуда он у тебя? – спросила Элейн. – И как это так, если…

– Слишком много вопросов. Это как лошадь, Элена Фриттс, только скачет быстрее, а если пойдет дождь, ты не промокнешь. Давай, поехали, прокатимся.

Как было сообщено Элейн, это был «Ниссан-Патрол 68», и цвет его официально назывался не «белый», а – внимание-внимание! – «слоновая кость». Но все эти данные интересовали ее меньше, чем двери в торце кузова; а еще там было столько места для пассажиров, что на полу можно было бы разместить надувной матрас. Правда, в этом не было необходимости благодаря паре откидных лавок с мягкой бежевой обивкой, на которых можно было бы с комфортом уложить ребенка. А переднее сиденье оказалось огромным креслом, и там-то Элейн и устроилась. Он смотрела на длинный тонкий рычаг, на черную ручку с тремя передачами, разглядывала белую приборную панель – не белую, а цвета слоновой кости, подумала она, – и черный руль, который Рикардо как раз начал крутить. Она ухватилась за поручень над бардачком. Ниссан поехал по улицам Ла-Дорады и вскоре выехал на шоссе. Рикардо свернул в сторону Медельина. «Дела у меня идут хорошо», – сказал он. Ниссан оставил позади огни поселка и провалился в черную ночь. В свете фар на тротуаре рождались силуэты – ветвистые деревья, испуганная собака с блестящими глазами, мерцающая грязная лужа. Ночь стояла влажная, Рикардо открыл вентиляционные решетки, и в салон хлынул поток теплого воздуха. «Дела идут хорошо,» – повторил он. Элейн глядела на его профиль, лицо его в полумраке выглядело напряженным. Он пытался одновременно смотреть на нее и на дорогу, где их подстерегало множество сюрпризов (беспечные животные, выбоины, похожие на небольшие кратеры, пьяные на велосипедах). «Дела идут хорошо», – сказал он в третий раз. И ровно в ту секунду, когда Элейн подумала: «Он хочет что-то мне сказать», как только испугалась предстоящего признания, словно выползавшего на нее из ночной тьмы, как только собралась сменить тему – от дурноты или от страха, – Рикардо сказал тоном, не терпящим возражений: «Я хочу ребенка».

– Ты с ума сошел.

– Почему?

Элейн замахала руками.

– Потому что на это нужны деньги. Потому что денег от Корпуса мира еле хватает. Потому что мне вначале надо закончить с волонтерством.

Волонтерство. Это слово далось ей с большим трудом, словно дорога со множеством поворотов, и на мгновение она подумала, что оговорилась.

– И потом, мне тут нравится, – добавила она. – Мне нравится то, что я делаю.

– Ты сможешь продолжить, – сказал Рикардо. – Потом.

– А где мы будем жить? С ребенком мы не сможем жить в этом доме.

– Ну, переедем.

– На какие деньги?

В голосе Элейн зазвучало раздражение. Она говорила с Рикардо, словно с упрямым ребенком.

– Не знаю, как ты себе это представляешь, dear[90], но тут импровизировать не стоит.

Она собрала длинные волосы обеими руками, пошарила в кармане, достала резинку и сделала хвост, чтобы было не так жарко.