Шум падающих вещей

Рикардо посвятил себя ей: за всю беременность он уехал лишь однажды, но груз, видимо, был внушительный. Он вернулся с небольшим чемоданчиком для теннисистов – темно-синяя искусственная кожа, золотая молния, белая пантера, застывшая в прыжке. Чемоданчик был набит пачками долларовых банкнот, таких чистых и сияющих, что казались ненастоящими, бумажками из какой-нибудь настольной игры. Банкноты заполняли даже чехол для ракетки (к этой модели он крепился отдельно, снаружи). Рикардо запер свой багаж в специальный шкафчик, который соорудил сам, и стал пару раз в месяц ездить в Боготу – менять доллары на песо. Он окружил Элейн заботой. Возил ее повсюду на ниссане, ходил вместе с ней к врачу, смотрел, как она встает на весы, как колеблется стрелка, и записывал в тетрадку новый результат, будто данные врача были неточны или не заслуживали доверия. А еще он ездил с ней вместе на работу: если надо было строить школу, он охотно брался за шпатель и клал цемент между кирпичами, или перевозил в тележке щебень, или собственноручно менял сетку в грохоте. Во время переговоров с «Общественным действием» он садился сзади, слушал, как жена говорит на испанском (с каждым днем все лучше) и изредка подсказывал слово, которого Элейн не могла вспомнить. Однажды Элейн пришлось поехать к главе общины в Дорадале. Это был мужчина с густыми усами, в расстегнутой до пупа рубашке, которому, несмотря на все его красноречие заклинателя змей, никак не удавалось добиться одобрения вакцинации против полиомиелита. Из-за бюрократических проволочек дело двигалось медленно, а дети ждать не могли. Они вышли с ощущением неудачи. Элейн с усилием забралась в машину, схватившись вначале за ручку двери, потом за спинку сиденья. Она уже успела удобно устроиться, когда Рикардо сказал:

– Погоди минуту, я сейчас.

– Ты куда?

– Сейчас вернусь, подожди.

Она увидела, как он зашел обратно в дом и сказал что-то мужчине в расстегнутой рубашке, а затем оба скрылись за дверью. Четыре дня спустя, когда Элейн сообщили, что вакцинацию одобрили в рекордно короткие сроки, у нее в голове пронеслась картинка: Рикардо сует руку в карман, вытаскивает задаток для чиновников и обещает привезти еще. Она могла бы подтвердить свои подозрения, прижать Рикардо к стенке и потребовать чистосердечного признания, но не стала этого делать. В конце концов, цель была достигнута. Дети, нужно думать о детях. Дети – это самое главное.

На тридцатой неделе беременности, когда размеры живота уже не позволяли ей работать, Элейн получила особое разрешение от начальника волонтеров, а затем и бумаги для декретного отпуска, подписанные командованием Корпуса мира в Боготе. Для этого ей потребовалось отправить по почте врачебное заключение, написанное дурно и второпях молодым доктором, который проходил практику в Ла-Дораде и пожелал, несмотря на полное отсутствие познаний в акушерстве и медицинских показаний, провести вагинальный осмотр. Элейн, которая к этому моменту уже успела наполовину раздеться, отказалась и даже рассердилась, но первым делом подумала, что Рикардо об этом рассказывать нельзя: кто знает, как он отреагирует. Позже, когда они ехали домой, глядя на профиль мужа, на его руки с темными волосами и длинными пальцами, она вдруг ощутила резкий приступ желания. Правая ладонь Рикардо покоилась на рычаге переключения передач. Элейн взяла ее за запястье, раздвинула ноги, и ладонь поняла, ладонь Рикардо все поняла. Они в молчании доехали до дома, вошли торопливо, будто грабители, задернули шторы, заперли на засов заднюю дверь, Рикардо скинул одежду прямо на пол, наплевав на вездесущих муравьев. Элейн тем временем улеглась на бок поверх простыней, лицом к белой шторе и светящейся области на ней – солнце сияло так ярко, что отбрасывало тень, несмотря на задернутую штору. Элейн глядела на живот, огромный, как луна, на гладкую теплую кожу и фиолетовую линию, протянувшуюся сверху вниз, будто фломастером нарисованную, на рассеянные тени от груди на простыне. Она подумала, что раньше ее грудь никогда не отбрасывала заметной тени, и в ту же секунду ее накрыла ладонь Рикардо. Элейн ощутила, как потемневшие соски заострились под его ладонью, его губы коснулись ее плеча, а потом он вошел в нее сзади. Так, сцепившись, словно детали конструктора, они занялись любовью в последний раз перед родами.

Майя Лаверде родилась в Боготе в больнице Палермо в июле 1971-го. Более или менее в то же время президент Никсон впервые употребил во время публичного выступления слова война против наркотиков. Элейн и Рикардо приехали в Боготу за три недели до родов и обосновались в доме Лаверде, несмотря на протесты Элейн: «Если больница в Ла-Дораде достаточно хороша для матерей победнее, не вижу, почему она недостаточно хороша для меня».

– Ох, Элена Фриттс, – говорил Рикардо, – сделай одолжение, перестань менять мир каждую секунду.