Шум падающих вещей

Он всегда прилетает по пятницам и проводит в отеле пару ночей с единственной целью – не возбудить подозрений, прикинуться одним из миллионеров, приезжающих сюда на выходные с друзьями или любовницами. Проскучав в отеле два дня за ромом и рисом с рыбой, Рикардо едет обратно в аэропорт, вновь поражается слепоте досмотрщиков, просит разрешения на перелет в Майами, как любой миллионер, который вместе с любовницей летит домой, и через несколько минут уже взлетает – но направляется не в Майами. Он делает крюк, пролетает над пляжами Бофорта, над реками, пронизывающими пейзаж, будто вены на картинке в учебнике анатомии. Потом обменивает свой груз на доллары, вылетает снова и держит курс на юг, на карибское побережье Колумбии, в сторону Барранкильи, серых вод Бокас-де-Сениса[93], коричневой змеи, вьющейся на фоне зелени, к деревушке, укрывшейся в широкой долине между двумя горами, будто случайно упавшая игральная кость, к деревушке с невыносимым климатом, где горячий воздух обжигает лицо, где насекомые способны прокусить москитную сетку и куда Рикардо всегда возвращается с открытым сердцем, потому что там его ждут два человека, которых он любит больше всех на свете.

– Но эти два человека не там, – сказала Элейн. – Они тут, в Боготе.

– Это ненадолго.

– И они умирают от холода. В доме, который им не принадлежит.

– Это ненадолго, – повторил Рикардо.

Четыре дня спустя он приехал за ними. Припарковал ниссан возле ограды, торопливо вылез, словно не желая мешать дорожному движению, и открыл Элейн дверь машины. Она прошла мимо, неся на руках Майю, с головой завернутую в белые пеленки, чтобы не простудилась.

– Нет уж, – сказала она. – Мы, женщины, поедем сзади.

Так, сидя на одном из откидных сидений, а ноги закинув на другое, глядя сзади на Рикардо (волоски у него на загривке под аккуратной линией стрижки напоминали треугольные ножки стола), Элейн ехала в Ла-Дораду. Они сделали лишь одну остановку, на полпути, в придорожной забегаловке: с террасы из полированного бетона на них смотрели три пустых стола. Элейн зашла в туалет и обнаружила дыру в полу и пару следов, которые указывали, куда ставить ноги. Она села на корточки, придерживая юбку обеими руками, и ощутила запах собственной мочи; ей вдруг пришло в голову – и мысль эта взволновала ее – что впервые с самых родов с ней рядом нет ни одной женщины. Она была одна в мире мужчин. Они с Майей были одни, а она никогда раньше об этом не думала. Живет в Колумбии уже больше двух лет, но никогда не думала об этом.

Когда ниссан спустился в долину Магдалены, на них обрушилась жара. Рикардо открыл оба окна, разговаривать стало невозможно, так что они ехали по прямой до Ла-Дорады в молчании. По обе стороны дороги открывалась равнина, утесы, подобные спящим бегемотам; паслись коровы, грифы нарезали круги в воздухе, увидев или почуяв что-то, чего Элейн не видела и не чуяла. Она почувствовала на боку каплю пота, потом еще одну, капли сбегали вниз и умирали в районе талии, еще не обретшей прежние размеры после родов. Майя тоже вспотела, поэтому Элейн вызволила ее из пеленок, погладила пальцем пухлые ляжки, складочки бледной кожи и замерла, глядя в серые глаза, которые на нее не глядели – точнее, глядели на весь мир с одинаковым тревожно-рассеянным выражением. Вновь подняв голову, Элейн увидела в окне незнакомый пейзаж. Они случайно проехали нужный поворот? Может, Рикардо нужно было куда-то заехать по пути? Она спросила с заднего сиденья:

– Где мы, что происходит?

Но он не ответил, а может, и вопроса не расслышал из-за шума.

Они съехали с главной дороги и теперь двигались среди лугов по широкой колее, проложенной другими машинами, среди густых деревьев, огибая огороженный участок: деревянные столбики, некоторые клонились к самой земле, и колючая проволока, которая в жару служила насестом местным пестрым птицам.

– Куда мы едем? Ей жарко, я хочу выкупать ее.

Ниссан остановился, и в полном безветрии в салон тут же проникла тропическая жара.

– Рикардо?

Он вылез, не глядя на нее, обошел машину и открыл дверь.

– Вылезай, – сказал он.

– Зачем? Что это за место? Мне нужно домой, я хочу пить, и девочка тоже.

– На секундочку.

– И еще я хочу писать.

– Мы быстро, – сказал он. – Иди сюда, пожалуйста.

Она подчинилась. Рикардо протянул ей руку и понял, что у Элейн обе руки заняты. Тогда он положил ладонь ей на спину (Элейн почувствовала, как липнет к телу мокрая рубашка) и повел к концу тропы, туда, где ограда переходила в нечто вроде деревянной рамы или квадрата из тонких бревен – это сооружение служило здесь дверью. Рикардо с усилием приподнял квадрат и повернул его.

– Заходи.

– Куда? На пастбище?

– Это не пастбище, это дом. Наш дом. Мы его просто еще не построили.

– Не понимаю.

– Здесь шесть гектаров, есть выход к реке. Я внес половину, а остальное доплачу в ближайшие полгода. Начнем строить, когда ты будешь знать.

– Когда я буду знать что?

– Какой ты хочешь себе дом.