Шум падающих вещей

За несколько дней до этого он приехал к Рикардо, чтобы обсудить новый бизнес, который нельзя было упустить: плата за перевозку марихуаны – просто гроши по сравнению с тем, что они могли бы заработать теперь. Он рассказывал, как из Перу или Боливии прибывает паста из листьев коки и в неких волшебных местах превращается в белый порошок, за который весь Голливуд, нет, вся Калифорния, нет все Штаты, от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, от Чикаго до Майами, готовы платить любые деньги. У Майка был прямой выход на эти волшебные места, где ветераны Корпуса мира, прожившие три года в Кауке или Путумайо, вдруг стали специалистами по эфиру, ацетону и соляной кислоте и где принялись производить брикеты продукта, который словно светился в темноте. Майк взял лист бумаги и подсчитал для Рикардо, что «Цессна», если убрать пассажирские сидения, сможет за раз перевезти двенадцать холщовых сумок, наполненных такими брикетами, всего около трехсот килограммов, а значит, если считать по сто долларов за грамм, за один полет можно выручить тридцать миллионов долларов, из которых пилоту, который так рискует и без которого вся эта операция невозможна, причитается два. Он выслушал план Рикардо – всего один полет, а дальше можно отойти от дел навсегда, отказаться от грузо-перевозок, и от пассажирских тоже, и летать только для удовольствия; отказаться от всего, кроме собственной семьи, и стать миллионером до тридцати лет.

Кому было и знать, как не ему?

Он поехал вместе с Рикардо на огромную асьенду в Дорадале, чуть не доезжая Медельина, и представил ему партнеров со стороны Колумбии – двух черноволосых кудрявых обходительных усачей, которые явно были с собственной совестью накоротке. Они устроили Рикардо небывалый прием. Майк был рядом, пока патроны показывали Рикардо свои владения, пасо-фино[104] и роскошные конюшни, арену для корриды и стойла, бассейн, похожий на ограненный изумруд, и бескрайние луга. Майк своими руками помог ему загрузить самолет: достал сумки из черного «ленд-ровера» и положил их в салон, а потом, не сдержавшись, крепко обнял Рикардо. Никогда еще он так не любил ни одного колумбийца. Майк посмотрел, как самолет взлетает, проводил его взглядом – белую фигурку на фоне серых туч, грозивших пролиться дождем. Фигурка становилась все меньше и меньше и наконец исчезла, и тогда Майк сел в «ленд-ровер», его подбросили до шоссе, а оттуда он первым же автобусом направился в Ла-Дораду.

Кому было и знать, как не ему?

За десять часов до того, как он возник на пороге виллы «Элена», ему позвонили, сообщили новость и тоном, не терпящим возражений, а затем и угрожающим, потребовали объяснений. Он, разумеется, не смог ничего объяснить; кто же знал, что прямо на месте посадки Рикардо будут поджидать агенты Управления по борьбе с наркотиками и что ни один из дистрибьюторов, сидевших там же в форде с крытым кузовом для перевозки груза – один из Майами-Бич, другой из университетского района в Массачусетсе – что ни один из них не заметит агентов. Потом рассказывали, что первым заметил, что что-то идет не так, сам Рикардо. Рассказывали, что он попытался вернуться в кабину, но тут же понял, что это бессмысленно: он ни за что не успел бы завести двигатель. Поэтому он бросился бежать к лесу, преследуемый двумя агентами и тремя немецкими овчарками; они настигли его в тридцати метрах от взлетной полосы. Он проиграл в тот самый момент, когда решил убегать: было очевидно, что он проиграл, и потому никто не мог объяснить того, что произошло дальше. Может, он сделал это от страха, испугавшись собственной уязвимости и грозных окриков агентов, сжимавших в руках оружие, а может, от отчаяния, или от злости, или от бессилия. Разумеется, Рикардо не думал, что спасется, выстрелив наугад, но именно это он и сделал: вскинул «Таурус» двадцать второго калибра, который носил с собой с января. Один выстрел, всего один выстрел (он стрелял назад, не целясь и не пытаясь никого ранить), но не повезло: пуля прострелила правую руку одному из агентов, и потом, когда Рикардо судили за перевозку наркотиков, этой загипсованной руки оказалось достаточно, чтобы ужесточить наказание, хотя это было его первое правонарушение. Забежав в лес, Рикардо выпустил «Таурус» и что-то прокричал, говорили, он что-то прокричал, но никто не понял, что. Когда его обнаружили овчарки и второй агент, Рикардо лежал в луже: у него была сломана щиколотка, руки перепачканы землей, одежда закапана смолой, а лицо искажено печалью.

VI. На себя, на себя, на себя