Шум падающих вещей

Когда я проснулся, еще не рассвело, и я не знал, сколько прошло времени. Меня разбудил не свет, не звуки утра в тропиках, а далекий шум голосов. Я пошел на голос и совсем не удивился, обнаружив Майю на диване в гостиной. Она сидела, обхватив голову руками, а из маленьких колонок звучала запись. Мне хватило нескольких секунд, пары фраз, произнесенных незнакомцами на английском, чтобы узнать эту запись. На самом деле, в глубине души я никогда не переставал слушать эту беседу о погодных условиях, о работе, о том, сколько часов пилоты могут летать без отдыха. Я помнил ее так, будто слушал вчера.

«Ну что ж, посмотрим, – говорил капитан так же, как говорил давным-давно, в доме Консу. – До VOR сто тридцать шесть миль, нам надо снизиться на тридцать две тысячи футов и сбросить скорость, так что пора уже приступать».

А второй пилот говорил: «Богота, Американ девять шесть пять, разрешите снижение».

Диспетчер говорил: «Американ девять шесть пять, снижайтесь, это Кали». А второй пилот отвечал: «Хорошо, Кали. Будем через двадцать пять минут».

А я, как и в прошлый раз, подумал: «Нет. Через двадцать пять минут вы будете мертвы, и это изменит мою жизнь».

Почувствовав, как я подошел, Майя не посмотрела на меня, но подняла лицо, будто ждала моего прихода. Я увидел у нее на щеках следы слез и почувствовал нелепое желание – защитить ее от того, что произойдет в конце записи. Вторая стоянка, полоса ноль один, пилот зажег навигационные огни из-за интенсивного движения в этой зоне – я сел на диван рядом с Майей, положил руку ей на спину, обнял ее, привлек к себе, и диван слегка просел под нашим весом. Мы сидели, как пожилая пара, мучимая бессонницей. Да, вот кто мы были такие: супруги, лишившиеся сна за долгие годы брака, которые встречаются ночами, как призраки, чтобы разделить друг с другом бессонницу.

«Дай я скажу», – говорил голос, а потом: «Дамы и господа, говорит капитан корабля. Мы приступаем к снижению». Я услышал, как Майя всхлипывает. «Там моя мама». Я думал, она больше ничего не скажет. «Она погибнет, – сказала Майя, – оставит меня одну. А я ничего не могу сделать, Антонио. Зачем она полетела этим рейсом? Почему не купила прямой билет, как же так вышло?» Я обнял ее – а больше ничего сделать было нельзя. Я не мог ни изменить прошлое, ни замедлить бег времени на записи, а она тем временем близилась к тому, что уже случилось, чего нельзя изменить. «Я хочу пожелать всем счастливых праздников. Пусть новый тысяча девятьсот девяносто шестой год принесет вам здоровье и благополучие, – говорил на пленке капитан. – Спасибо, что летаете с нами».

И на этих лживых словах – 1996-й год для Элейн Фриттс не наступит – Майя снова начала вспоминать, отдалась утомительной работе памяти. Ты делала это для меня, Майя Фриттс, или просто поняла, что можешь меня использовать, что никто другой не позволяет тебе возвращаться в прошлое, не навевает этих воспоминаний и не слушает их столь же преданно и дисциплинированно? Она рассказала мне, как однажды декабрьским вечером вошла в дом после долгого дня на пасеке, торопясь в душ. Пчелы заболели акарапидозом, так что всю неделю она пыталась минимизировать ущерб, варила отвары из анемонов и мать-и-мачехи; запах отвара остался у нее на руках, и ей хотелось поскорее смыть его.

– Зазвонил телефон. Я не хотела отвечать, но потом подумала: а вдруг там что-то важное? Услышала в трубке мамин голос и сказала себе, нет, ничего. Мама звонила каждое Рождество, эту традицию мы сохранили. Мы с ней разговаривали пять раз в году: на ее день рождения, на мой день рождения, на Рождество, на новый год и на папин день рождения. На день рождения умершего, понимаете? Он сам его отпраздновать не может, поэтому празднуют живые. В тот раз мы разговаривали долго, рассказывали друг другу всякую чепуху, а потом моя мать вдруг умолкла, а потом сказала: «Знаешь, нам надо поговорить». И прямо там, во время международного звонка из Джэксонвилла, Флорида, Майя узнала правду о своем отце.

– Он не умер, когда мне было пять. Он был жив. Он сидел в тюрьме, а теперь вышел. Он был жив, Антонио. И находился в Боготе. И нашел маму, уж не знаю, как. И хотел, чтобы мы воссоединились.

«Красивый вечер, да?» – сказал капитан на записи из черного ящика. А второй пилот ответил: «Да, приятно здесь».

– Чтобы мы воссоединились, Антонио, представляете себе? Как будто он за покупками вышел на пару часов.

Капитан сказал: «Feliz Navidad, señorita».