Шуты и скоморохи всех времен и народов

Такой ответ показался кардиналу очень дерзким, и он удалил шута от двора; только после смерти кардинала Маре опять попал в королевские шуты.

Кроме этих названных шутов у Людовика XIII был еще шут, Жан Дусе, которого он сам отыскал совершенно случайно в одной деревушке близ Сен-Жермена. По словам Таллемана де Рео, эта встреча короля с простым мужиком была совершенно случайная; король обратился к крестьянину с несколькими вопросами, на которые мужик отвечал толково, хорошо и нисколько не стесняясь; наконец, крестьянин задал королю сам следующий вопрос:

– А что, там у вас хлеба такие же хорошие, как и у нас, или поплоше?

Этот вопрос так понравился королю, что он увез крестьянина вместе с собою в Сен-Жермен. Там король стал играть с мужиком в камешки (pierrette) и выиграл у него десять су; проигрыш привел Жана Дусе в величайшее негодование; король же был так доволен своим выигрышем, что пошел показать его Ришелье. Дусе был оставлен при дворе. Однажды король подарил ему двадцать червонцев, Дусе взвесил их на руке и сказал:

– Ах, государь, эти деньги опять вернутся к вам в виде налога!

Ему сшили нечто вроде женского платья светло-красного цвета, отделанного позументами, и отпустили в деревню с тем, чтобы он приходил к королю два раза в неделю. Однажды он явился к королю не в этой одежде, ссылаясь на то, что был праздник и что в церкви народ вместо того, чтобы молиться Богу, смотрел только на его яркий костюм. Семья Дусе получила от короля некоторые льготы. Кажется, этот шут умер почти в одно время с королем. Его племянники, известные под именем Жанов Дусе, хотели занять его место, но это были очень плохие шуты. Вероятно, Севинье имела в виду именно этих шутов, когда писала письмо Бюсси-Рабутен[66] от 18 марта 1678 года. Она их сравнивает довольно странным образом с Буало и Расином, которые следовали за армией Людовика XIV в качестве историографов во время войны с Голландией: «Они удивляются этим несметным легионам и их утомлению. Мне кажется, что у них вид, напоминающий Жанов Дусе!»

Жан Дусе не считался официальным придворным шутом, так как он являлся ко двору всего только два раза в неделю. Последний шут, занимавший эту должность, был знаменитый Л’Анжели или Ланжели, о котором говорит Буало в своей первой сатире, озаглавленной «Отъезд Поэта» (сатира I, стих 109):

«Un poěte à la cour fut jadis à la mode;
Mais des fous aujourd’hui с’est le plus incommode,
Et l’esprit le plus beau, l’auteur le plus poli,
N’y parviendra jamais au sort de l’Angely»[67].

Первая сатира была написана Буало в 1660 году. Из этого можно предположить, что в то время Л’Анжели пользовался при дворе наибольшей милостью. Р. Жаль, однако, полагает совершенно противоположное общественному мнению, что Л’Анжели принадлежал к состоятельной семье, но занимавшей очень скромное общественное положение. Его отец был придворный портной. Вся семья портного была в близких сношениях со слугами отеля Конде; у одного из родственников этого Филиппа Л’Анжели была дочь, которую крестил некто Этьен де Люпи, конюший принца де Конти. Вероятно, через посредство этого лица Л’Анжели был введен в дом принца, где он служил сначала при конюшне. Герцог Энгьенский, позднее великий Конде, в 1613 году увез его с собою в армию, которая одержала славную победу при Рокруа; герцог нашел Л’Анжели очень остроумным и оставил его у себя в должности шута. Л’Анжели не покидал своего господина даже и во время Фронды[68]. После второй из этих междоусобных войн он подарил этого шута Людовику XIV. Но шут не был в убытке от такой перемены. При дворе ему привалило счастье. Ему все дарили деньги; одни для того, чтобы вознаградить его за те веселые минуты, которые он им доставлял своими шутками. Другие для того, чтобы купить его молчание и чтобы избавиться от его шуток, которые представляли этих людей в смешном виде. Он почти всегда присутствовал при обеде Людовика XIV, стоя за его креслом; оттуда он стрелял своими остротами по адресу присутствующих, и совершенно безнаказанно, потому что все его боялись. По этому поводу Менаж говорит: «Однажды я обедал у короля, тут же был и Л’Анжели, но я с ним ничего не говорил, потому что не хотел слышать от него что-нибудь неприятное».