Сибилла

Беспорядки в Бирмингеме произошли через два месяца после событий, что завершили предыдущую книгу. Поскольку недвусмысленные маневры чартистов были замечены, это время прошло в приготовлениях к подаче и всестороннему рассмотрению Национальной петиции, которые из-за скандалов в парламенте весной того же года всё это время откладывались и отменялись. В конечном итоге петицию с триумфом доставили к Вестминстеру на телеге, за которой торжественной процессией следовали все делегаты Конвента. Понадобилось соорудить специальный механизм, чтобы представить в Палате общин громадную кипу пергаментов, на которой стояли подписи полутора миллионов человек; поддерживаемая таким образом в ходе обсуждения, большей частью своей она всё равно покоилась на полу. После дебатов, которые, по мнению представителей народа, не соответствовали важности события, Палата постановила отвергнуть ходатайство, и с этой минуты та партия Конвента, что ратовала за применение физической силы ради достижения поставленной цели, стала пользоваться большим влиянием. Национальная петиция и уверенность в том, что, пусть непосредственных целей добиться пока не удалось, однако серьезное и тщательное обсуждение содержавшихся в этом прошении ходатайств всё же даст рабочему классу надежду на то, что теперь права тружеников смогут войти в число общепризнанных тем парламентских дебатов и, в конечном итоге, силами переговоров будут утверждены, как и другие права прочих слоев населения, некогда точно так же обсуждавшиеся, — таковы были средства, с помощью которых той части Конвента, что неизменно уповала на превосходство моральной силы, удавалось держать в узде активное и отчаянное меньшинство, с самого начала поднимавшее на смех любые методы, кроме агрессии и насилия, считая действенными лишь последние. Всеобщие надежды и тщеславие большинства были попраны и сокрушены, когда обнаружилось, что многомесячные усилия и затраты не только не принесли плодов, но и не привлекли того же количества парламентариев и даже не возбудили такого же интереса, как заурядное столкновение партий из-за какого-нибудь пустякового вопроса, значимость которого явно раздута и о котором забывают сразу же по окончании спора. Особое внимание предводителей рабочего класса привлекла разница в интересе, который был вызван, с одной стороны, оказавшейся под угрозой конституцией Ямайки, мелкой, истощенной колонии, а с другой — притязаниями на эти же самые конституционные права миллионов английских тружеников. В первом случае ни один депутат не преминул явиться; людей действительно привозили из главных городов отдаленных колоний, чтобы они приняли участие в борьбе и разрешили ее исход; прения растянулись на несколько дней, а то и недель; во всей стране ни один просвещенный влиятельный человек не воздержался от того, чтобы выразить свое мнение; речь зашла о судьбе правительства; в ужасных перипетиях этой хаотичной борьбы кабинеты ниспровергались и создавались вновь, и впервые за долгие годы монарх лично принял участие в общественных делах, проявив к тому же характер, и это заставило рабочих практически уверовать в то, что привилегированные сословия наконец признали свою госпожу, а обделенные правом голоса снова обрели настоящую покровительницу. Парламент уделил англосаксонским народным массам несравненно меньше внимания, нежели ямайским колонистам, — и это глубоко уязвило первых. С этой поры исчезли надежды на избавление благодаря демонстрации высоконравственного поведения миллионов людей, а также хорошо организованного строя общественной жизни, демонстрации, которая доказывала, что народ готов обладать и распоряжаться гражданскими правами. Партия насилия, незначительное меньшинство (но, как это обычно бывает, люди с железным характером), одержала верх — и волнения в Бирмингеме стали первым следствием тех сумасбродных идей, которым суждено было в течение следующих лет причинить столько бед и страданий трудящимся классам нашей страны.

Примерно в это же время, благоуханным июльским утром, Сибилла, привлеченная мягким солнечным светом, изнемогая от желания взглянуть на цветы, зеленую травку и русло извилистой реки, отправилась из своего угрюмого жилища в сторону чудесных садов, что раскинулись в этом краю, некогда мрачном и болотистом; в былые времена он славился лишь голландским каналом да китайским мостиком, а теперь был достоин прилегавшего к нему королевского парка. То здесь, то там виднелись очаровательные нянюшки, каждая со своим занятным воспитанником: каким-нибудь прелестным чадом с кивающим плюмажем, огромным бантом и роскошной подвязкой, — в остальном же сад пустовал. На самом деле, как Сибилла уже убедилась на личном опыте, лишь в этот ранний час обитательница Лондона могла позволить себе рискнуть — выйти на улицу без сопровождения. Нет в Европе такого города, где наши благонравные сестры были бы так же несвободны, как в английской столице, к нашему стыду и позору.