Сибилла

Познакомившись ближе с Сибиллой Джерард, Хаттон отрекся от замысла, который он поначалу набросал в таких грубых чертах. Было в этой девушке нечто такое, что внушало ему благоговейный трепет и одновременно завораживало его. Он не оставил своей цели, — не в его правилах было так поступать, — однако отложил до лучших времен планы по ее достижению. Хаттон не был влюблен в Сибиллу в том смысле, который обыкновенно вкладывают в эти слова, и уж конечно не возжелал ее. Помимо отваги, таланта и утонченного вкуса, имелась у Хаттона одна сугубо практическая жилка: он просто не мог поступить хоть сколько-нибудь нелепо — даже в мыслях своих. Он по-прежнему хотел жениться на Сибилле ради великой цели, которая была изложена ранее; ему доставало эрудиции, чтобы по достоинству оценить восхитительные качества девушки, но хватало и здравого смысла желать, чтобы красота этого создания была не столь ослепительной, — ведь тогда у него стало бы больше шансов довести дело до конца. Улучив подходящую возможность изучить характер Сибиллы, он осознал: этот монастырь — самое настоящее бедствие, что нависло над женщиной благородного ума, великих способностей, утонченной глубокой культуры и едва ли не божественного очарования, которая по воле судьбы родилась и пустила корни в низших слоях угнетенного населения. Всё это Хаттон понимал. К этому выводу он постепенно пришел путем последовательных индуктивных выводов, а также неустанных наблюдений, в которых редко обманывался, если речь заходила об изучении человеческой натуры; и когда как-то вечером Хаттон с тем хитроумием, что не могло вызвать никаких подозрений, расспрашивал Джерарда о будущем его дочери, он обнаружил, что здравомыслие и ясный пытливый ум привели отца Сибиллы к точно такому же заключению.

— Она хочет, — сказал Джерард, — принять постриг, я же лишь временно противлюсь этому, она ведь всё еще может немного получше узнать жизнь и яснее прочувствовать шаг, который готовится совершить. Вот я и не хочу, чтобы впоследствии она упрекала своего отца. Впрочем, по-моему, Сибилла права. О замужестве она и думать не желает: нет такого мужчины, который стал бы для нее достойной партией.

В течение этих двух месяцев — и особенно последнего — Морли редко бывал в Лондоне, однако в ходе своих поездок много времени проводил с Джерардом и немало — с его дочерью. Дела Конвента получили необходимый толчок, его делегаты нанесли визит ряду парламентариев, подготовка к представлению Национальной петиции завершилась; ниспровержение Кабинета вигов, безрезультатные усилия сэра Роберта Пиля, возвращение вигов к власти и последовавшие за ним мероприятия на целых два месяца задержали подачу этого важнейшего документа. Джерарду было разумно остаться в Лондоне: он играл главенствующую роль в обсуждениях, и недельное отсутствие могло поставить под угрозу его статус партийного лидера; однако эти соображения никак не повлияли на Морли, который уже осознал, до чего неудобно управлять делами журнала издалека, а потому где-то в середине мая возвратился в Моубрей и время от времени приезжал в столицу поездом, если происходило нечто значительное или если его голос мог оказаться полезен для друзей и коллег. События в Бирмингеме, однако, встревожили Морли, и он написал Джерарду, что немедленно выезжает в Лондон. Стивена действительно ожидали в то самое утро, когда Сибилла, проводив отца в Конвент, где в эту минуту разразились жаркие споры, отправилась подышать воздухом летнего утра посреди цветущих деревьев Сент-Джеймсского парка^{538}.

День стоял самый что ни на есть летний; большие округлые, будто покрытые глазурью курчавые облака, белоснежные и сверкающие, словно айсберги, укрывали синее бездонное небо своими огромными неподвижными массами. Не было слышно даже легчайшего летнего ветерка в этом густом воздухе, по-прежнему благоуханном и пьянящем. Деревья стояли в цвету, вода искрилась на солнце, радужная пернатая живность уходила под воду, выныривала, чтобы набрать воздуха, — и исчезала вновь. Прекрасные дети, чистые и нежные, словно едва распустившиеся розы, порхали вокруг, резвились и время от времени щебетали, точно райские птенчики. А в отдалении возвышались священные башни великого Западного собора.

Сколь непорочны сады посреди житейских трудов и страстей! Да снизойдет проклятье на тех, кто оскорбляет и сквернит их святые кущи: разбивает сердца молоденьких нянюшек и дымит табаком в этом чертоге роз!