Сибилла

Отряды, поддержавшие Сибиллу и Сент-Лиса, тем временем сумели объединиться. Теперь их численность были не так уж и незначительна; людей воодушевляли слова и присутствие предводителей: Сент-Лис сражался на их стороне, Сибилла оставалась на веранде и призывала всех, кто ее окружал, к мужеству и решимости.

Толпа подалась назад, проход к боковой лестнице веранды оказался свободен.

— Пора! — сказала Сибилла; эти слова ободрили леди де Моубрей, ее дочерей и спутников. И вот все вместе тронулись они в путь. Сообщаться друг с другом было ужасно трудно, но всё же им это удавалось. Они шли, затаив дыхание и дрожа от страха, пока не добрались до так называемого грота; это был, по сути, прорытый в толще холма подземный ход, который вел к берегу реки, где стояли лодки. Вход в этот тоннель преграждала железная дверь, и мистер Маунтчесни позаботился о ключе. Пока открывали дверь, Уорнер и его товарищи почти нечеловеческими усилиями сдерживали толпу. Леди де Моубрей с дочерьми зашла внутрь, и тут по толпе прокатилась мощная волна, характерная для больших скоплений народа (причиной тому стал внезапный наплыв людей, заинтересованных происходящим), и Сибиллу вместе с ее ближайшими сторонниками, которые обеспечивали отступление, отнесло далеко в сторону. Дверь захлопнулась, всем удалось бежать, а Сибилла осталась и обнаружила себя в окружении совершенно незнакомых людей.

Тем временем замок перешел в руки бунтовщиков. Первым делом толпа ринулась в погреба — атаку возглавил сам Епископ, который не угомонился до тех пор, пока не оккупировал запасы лучшего вина, что принадлежали благородному лорду. Обошлись без штопоров; горлышки бутылок отбивали до того проворно и ловко, словно щелкали орехи или лущили креветки; лучшее вино христианского мира лилось в пересохшие глотки, которые до сей поры горячил только эль и дешевое пойло; Туммас упивался бургундским, мастер Никсон завладел партией токайского; что до Епископа, он сидел на полу, прислонившись к арке, созерцал длинный коридор винного погреба (там было множество ненасытных бунтарей, которые размахивали бутылками и горящими факелами) и поочередно прихлебывал один очень старый портвейн и мадеру, что приплыла с далеких берегов, попутно сопоставляя качества этих напитков и воздавая должное обоим.

В то время как винные погреба и кладовые брали штурмом, другая часть банды шла маршем по роскошным гостиным и удивленно глазела на их убранство и мебель. Кое-кто из чумазых буянов с презрительным хохотом бросался на обитые атласом кушетки и бесценные кровати, украшенные богатой резьбой; другие копались в ящиках, уверенные, что там полным-полно денег; кое-что находили — но им казалось, что мало, и содержимое ящиков летело на пол: бумаги, книги, произведения искусства; порой кучка грабителей, которым удалось вырваться из погребов с трофейной выпивкой, поднималась наверх, чтобы закатить пьяную оргию в великолепных покоях. В их числе были Никсон и его друзья, которые удивленно разглядывали картины и не менее изумленно останавливались перед грандиозными трюмо. Безусловно, многие из них ни разу в жизни не видели обыкновенного зеркала.

— Вот те и Натура! — воскликнул мастер Никсон, рассмотрев себя и поворачиваясь к Джаггинсу.

Многие из них вконец обезумели и довершили попойку тем, что принялись крушить всё вокруг.

Впрочем, пока разыгрывались эти сцены жуткого мятежа, в замке действовала и другая, особая группа; члены ее были настроены решительно, однако не предавались ни одному из вышеперечисленных пороков. Морли, сопровождаемый полудюжиной моубрейцев и двумя отборными «чертовыми котами», покинув царивший внизу беспорядок, поднялся по главной лестнице, прошел по коридору до винтовой лестницы, которая вела в Круглую башню, и, вооружившись необходимыми инструментами, вломился в архивное хранилище замка. Это была цилиндрическая комната, вдоль стен которой стояли высокие несгораемые шкафы. Такие могли оказаться неодолимой преградой для кого угодно — но только не для воспитанников Епископа Хаттона: и действительно, замки (а в иных случаях — петли), хоть и после долгих стараний, но всё же поддались их мастерству; и пока Красавчик Мик со своими соратниками караулил вход, Морли и Чертовсор принялись изучать содержимое шкафов: стопки актов на пергаментной бумаге, упорядоченные и надписанные пачки документов, а также множество коробок разного размера, наполненных всякой всячиной, но желанный объект не находился. На лице Морли отразилось недоумение; на какое-то время он прервал свою усердную работу. Мысль о том, скольким же он пожертвовал ради того, чтобы в итоге потерпеть неудачу, пронзила его — его, приверженца «моральной силы», в самом эпицентре того разбоя, который он собственнолично затеял и всячески поощрял. В глубине души он проклинал Баптиста Хаттона.

— Эти прохвосты уничтожили их, — сказал Чертовсор. — Так я и думал. Они бы ни за что не оставили сыну Труда даже малейшего шанса завладеть всем этим.