Сибилла

— Вы непременно должны заинтересовать лорда де Моубрея нашим делом, — заговорщическим тоном обратился сэр Вавассур Файербрейс к своей соседке по столу, леди Джоан. — Я отправил ему толстую пачку документов. Вы же знаете, он один из нас, по-прежнему один из нас. Баронет всегда остается баронетом. Титулы множатся, величие остается неизменным — и я счастлив видеть человека, достигшего высоких почестей, которых он, безусловно, заслуживает; и всё же, если говорить начистоту, в случае с вашим достопочтенным отцом меня интересует не столько титул графа де Моубрея, сколько врожденный характер и способности сэра Альтамонта Фитц-Уорена, баронета.

— Вы, должно быть, тщательно выбирали время для перехода к решительным действиям? — спросила леди Джоан вежливо, но без интереса.

— Дело ясное: противиться равноправию невозможно; в сущности, еще покойный король дал народу кое-какие обещания. Но, окажите мне любезность, прочтите наш меморандум.

— Всё это определенно не подходит для нашей эпохи, — сказала леди Джоан. — Баронетство стало достоянием среднего класса: вот, к примеру, доктор, наш семейный доктор — баронет; как и некоторые из наших торговцев, осмелюсь заметить; да и пивовары, и прочие представители этого сословия. От попытки присвоить им дворянский титул, хоть бы и самый низший, пожалуй, веет чем-то смехотворным.

— И что же, герцога мучает подагра в этом году? — осведомился лорд Марни у леди де Моубрей.

— Разве что совсем немного; не припомню, чтобы мой отец когда-либо чувствовал себя лучше. Думаю, вы повидаетесь с ним: мы ожидаем его со дня на день.

— Был бы весьма рад. Надеюсь, он приедет в Марни в октябре. Я берегу для него угодья, удостоенные синей ленты^{310}.

— То, что вы предлагаете, весьма справедливо, — сказал Эгремонт леди Мод. — Если каждый из нас сделает всё, что в его силах, общий эффект превзойдет ожидания. Я, например, уверен, что Аббатство Марни, эти монастырские руины, одни из прекраснейших в нашем округе, каждый год расхищаются на починку амбаров; в галереях пасется скот. Всё это можно и нужно исправить. Если мой брат не согласится охранять или реставрировать Аббатство, то любой член семьи, даже я сам, мог бы, как вы верно подметили, не производя никаких затрат, проявить немного усердия и предотвратить беду — по меньшей мере остановить разрушение.

— Если бы наша Церковь попыталась возродить любовь народа к христианской архитектуре^{311}, — сказала леди Мод, — это принесло бы свои плоды, и притом обильные. Но меня поражает, что древние семьи так глухи к национальному достоянию — а ведь оно так много говорит о наших предках, их подвигах и нравах! И нам с вами, мистер Эгремонт, тоже нельзя простить такое безразличие.

— Надеюсь, что впредь я не буду давать оснований для подобных упреков, — ответил Эгремонт. — Вы так убедительно излагаете аргументы! Откровенно говоря, я и сам недавно думал обо всём этом: о монастырях и о том, как влияла некогда Церковь на счастье и благосостояние народа.

— А также на характер знати, вы не считаете? — спросила леди Мод. — Да, сейчас стало модно высмеивать крестовые походы, но не кажется ли вам, что их породил мощный импульс, что они в определенном смысле привели к великим последствиям? Прошу вас простить мою горячность, но я не могу забыть, что в моих жилах течет кровь первых крестоносцев.

— Нравы былых времен не чета современным, — согласился Эгремонт. — Легко говорить, что мы идеализируем прошлое. Однако есть немало примеров того, что наши чувства не столь глубоки, как у наших предков, да и поступки не так уж самоотверженны. Но в какой же мере это всё обусловлено современным положением Церкви? Вот в чем вопрос.

— Вы должны поговорить об этом с мистером Сент-Лисом, — сказала леди Мод. — Вы с ним знакомы? — прибавила она, понизив голос.

— Нет. Он здесь?

— Рядом с мамой.

И, посмотрев в указанном направлении, Эгремонт увидел слева от леди де Моубрей господина, доживающего последние годы своей молодости, ведь молодость, если верить Гиппократу, уходит в тридцать пять лет^{312}. Он отличался той красотой, что характерна для чистокровных представителей древних английских родов, лишь немногие из которых сохранились до наших дней: норманнская кровь, разбавленная кровью саксонской, — воинственный огонь, умеренный душевной чистотой; ясный, хотя и несгибаемый ум. Оковы условностей и образ жизни, идущий вразрез с желаниями души и сердца, уничтожили эту величественную красоту. В Англии уже фактически не осталось настоящей аристократии, ибо теперь ее отличительной чертой стало превосходство животных инстинктов. Но когда-то она действительно существовала: любая коллекция портретов XVI века может наглядно это подтвердить.