Сибилла

Примерно в таком расположении духа и пребывал Эгремонт, когда незаметно подкрались первые дни октября и произошло событие, которое изрядно встревожило нашего отшельника и заставило его немедленно отказаться от своего уединения. Эгремонт доверил тайну своего местонахождения одному верному слуге, который по необходимости связывался с ним, подписываясь вымышленным именем. Через него Эгремонт получил весточку от матери: она писала из Лондона, куда неожиданно прибыла; в самых настойчивых выражениях графиня умоляла, чтобы сын, не теряя ни минуты, отправлялся к ней; причиной тому было некое дело, в равной степени важное и значимое для них обоих. Даже на мгновение не мог он пренебречь такой просьбой, которая к тому же пришла из таких краев, от его родной матушки, что всегда была к нему ласкова, от друга, что всегда был ему верен. Послание прибыло уже какое-то время назад, и Эгремонт корил себя за то, что задержался с ответом. Он тут же решил покинуть Моудейл, даже не пытаясь тешить себя надеждой на скорое возвращение. В будущем месяце должно было состояться заседание парламента, и Эгремонт прекрасно осознавал, что помимо неизвестной причины, которая вынуждала его срочно вернуться в город, ему предстоит куда более неприятное дело, которое нельзя больше откладывать. Он твердо решил не занимать место в парламенте, если расходы на избрание не удастся заблаговременно покрыть; и вот теперь, когда он отчаялся заручиться поддержкой брата и не желал более злоупотреблять финансовыми возможностями матери, будущее представлялось ему весьма мрачным. Честно говоря, только частое присутствие Сибиллы и ее постоянное воздействие вытравили из его души подлую тоску, эту извечную спутницу денежных затруднений, от которой не спасают даже раздумья и грезы.

И вот теперь он вынужден расстаться с Сибиллой. Событие, или даже несчастье, которое никоим образом нельзя было долго отсрочивать, теперь приходилось еще и торопить. Эгремонт побрел к домику Джерардов, чтобы проститься с Сибиллой и передать добрые слова ее отцу. Девушки дома не оказалось. Та самая старушка, которая хозяйничала в доме Джерарда, поведала Эгремонту, что Сибилла отправилась в монастырь, но к вечеру будет. Невозможно было уехать из Моудейла, не повидавшись с Сибиллой, и так же невозможно было отложить отъезд. Но если он отправится ночью, то, вероятно, наверстает упущенные часы. Итак, Эгремонт устроил все свои дела и с нетерпением и беспокойством дожидался вечера.

А вечер выдался тревожный, словно под стать душе Эгремонта. Теплый воздух, этот пришелец из лета, что загостился в осеннем небе и всё не желал уходить, теперь окончательно развеялся. Резкий холодный ветер задувал всё сильнее, обжигал холодом тело и действовал на нервы; и было страдание в его порывах и тоска — в его стонах. Эгремонт ощущал себя бесконечно подавленным. Окрестный пейзаж, на который он так часто глядел с любовью и радостью, сделался тусклым и гнетущим, деревья поблекли, свинцовые воды реки словно бы замерли, далекие холмы были неприветливы и угрюмы. Где же теперь ясное небо, некогда ослепительное, как и сладостные фантазии, которыми он пленялся? Где же тенистые рощи с их жарким ароматом, под сенью которых он так любил задумчиво бродить? Где же та быстрая пенистая река, что стремила вперед свои искристые воды, увлекая за собой эти волшебные дни? Всё бесследно исчезло, как и его грезы.

Эгремонт стоял перед домом Джерарда; он вспоминал тот вечер, когда впервые увидел этот сад, залитый лунным светом. До чего же безумные, славные помыслы были тогда у него! Увы, они канули в прошлое, как и тот светозарный час. Судьба и фортуна оказались равно изменчивы. Предчувствуя печаль и едва ли не предвидя недоброе, открыл он входную дверь, и первым, кого различил его взгляд, оказался Морли.

Уже какое-то время не виделись они со Стивеном, и то радушие, с каким он приветствовал Эгремонта, противоречило холодку (если не сказать отчуждению), который, к огорчению и даже замешательству Чарльза, постепенно засквозил между ними. И всё же едва ли была в жизни нашего героя такая минута, когда он в меньшей степени желал видеть этого человека. Когда Эгремонт вошел, Морли что-то вдохновенно рассказывал, в руке у него была газета, абзац из которой он комментировал. Слух Эгремонта уловил фамилию «Марни»; едва услышав ее, молодой человек побледнел и замер на пороге. Непринужденное приветствие друзей, впрочем, ободрило его, и он даже отважился полюбопытствовать о предмете их разговора. Морли, тут же обратившись к газете, произнес:

— Вот что я сейчас прочел: