Сибирь

Все это спрятанное, притаившееся, забившееся по щелям отсвечивает из темноты пагубным светом. Этим же январским вечером 2011 года я задаюсь тем же вопросом, перечитывая рассказы Евгении Гинзбург «Головокружение» и «Небо „Колымы“», изданные в Seuil в 1990 году, но написанные гораздо раньше, где-то около 1959 года. Цитирую: «Это невозможно, чтобы подобное явление исчезло просто так». Действительно. Это «подобное явление», насколько я смогла понять в этой поездке, по-прежнему существует. Исчезло? Или нет? Нужно было бы долго разговаривать с одним или двумя русскими, хорошо знать язык и не бояться задавать вопросы. Что произошло? Как вы это понимаете? Что вы думаете со всем этим делать? Забыть? Или это уже забыто? Разве без памяти можно строить что-то новое? Разве на забытьи можно созидать новую жизнь? На забытьи этого, настолько колоссального, затронувшего стольких людей, изменившего историю человечества и длившегося так долго?

Все это не в моей власти: история коммунизма, его триумф и его поражение, необходимость его забыть и опасность забытья — все это меня терзает. Но у меня нет права никому навязывать свои тревоги и опасения. Ни людям старшего поколения, ни тем более молодым, которые идут мне навстречу с постоянным мобильником возле уха.

Бессчетное число тех, кому это мешает, раздражает или вообще оставляет равнодушными. Воображаю, как бы надулись эти официантки, разносящие подносы в «Тиффани», если бы я заговорила с ними о Сталине!

Январь 2011 года. Уже глубокая ночь, но я продолжаю читать Гинзбург. Из ее книги, даже несмотря на ужаснейшие обстоятельства, исходит тот же свет, что и в произведениях Шаламова и Солженицына. Свет мысли, которая не устает постоянно заставлять себя понять.

Воскресенье, 30 мая, Казань

Проснувшись среди ночи, я задала себе вопрос, не едем ли мы по территории Республики Чувашии. Это чистая случайность, что я знаю название этой маленькой республики, вышедшей из средневековья только после обнаружения там нефти. И если я могу найти ее на карте, то это благодаря рассказам поэта Геннадия Айги, которого я встретила в Москве в 1977 году. Выходец из Ханси, как и все из его деревни, поэт и переводчик Малармэ на чувашский язык. Маленького роста с возвышающейся взъерошенной шевелюрой и лицом алкоголика. Я вспоминаю нашу встречу в его в маленьком деревянном доме, которого сегодня уже нет. Он жил там в большой бедности. Кошка доедала остатки еды на газете, а на стене висел портрет Бодлера, мы пили водку, и красивый темноволосый мальчик рвал в огороде лук для закуски. Именно его отец, учитель, погибший в 1943 году, научил его французскому языку, читая вместе с ним «Отверженных». Он умер в 2006 году.

У меня до сих пор сохранился карандашный рисунок, который он мне подарил: портрет женщины с меланхоличным лицом. Мне так и не удалось расшифровать имя его автора. Я вновь засыпаю.

6 часов утра. Прибытие в Казань. Мы в 720 километрах к востоку от Москвы, но это на самом деле только начало дороги на восток. Казань (буквально с татарского «общежитие») расположена на слиянии рек Волга и Казанка, столица Татарстана, религиозный мусульманский центр России… Во всех городах, где мы будем останавливаться, население больше миллиона. В отличие от сибирской территории (где мы еще не были) с обширными, едва заселенными равнинами, которые мы еще пересечем. Восточные врата на протяжении веков, конечный пункт татарского проникновения, созданный Иваном Грозным, Казань в XIX веке — важная точка на оси Берлин — Москва — Екатеринбург по направлению к русскому Дальнему Востоку. Вот почему так быстро был построен транссибирский вокзал — менее чем за два года, в 1895–1896 годах. Огромные пространства холлов, бесконечные лестницы, многочисленные входы, большие двери — вокзалы Транссибирской магистрали, монументальные и массивные, декорированы в различных стилях. Вокзал в Нижнем Новгороде, разукрашенный и внутри и снаружи, украшен фресками, статуями и мозаикой. Вокзал в Казани — это вытянутое здание, имеющее два симметричных крыла с одной стороны, а с другой — увенчанное квадратной башней с куполом. Редкий орнамент белого цвета прерывает монотонность красного кирпича.