Сибирь. Эпопея века \\ Сибирский вызов

— Лето наступает неожиданно, — продолжает Иринев, — 8 июня лес черный, такой, каким вы его видите сейчас. На следующий день на деревьях начинают распускаться почки, и тайга окрашивается в нежно-желтый цвет; а 10 числа она уже вся зеленая. Трава на лугах уже высокая, и среди нее виднеются цветы самых ярких оттенков; в воздухе пахнет сосной; дикие утки и гуси, тетерева и белые куропатки вьют гнезда. Таежные звери выходят из своих нор и берлог, рыбы резвятся в озерах. Природа в движении, повсюду слышен сильный шум. Все торопятся, всех охватила неописуемая спешка: живые существа пользуются коротким летом для продолжения рода.

Зима наступает так же неожиданно: 15 августа тайга еще зеленая, 18-го — желтоватая, 19-го — красная, а потом сразу становится темной. Ночные заморозки начинаются 20 августа. В середине сентября выпадает первый снег. Сентябрь — самый своеобразный месяц. Днем жарко, к вечеру небо темнеет и начинает дуть порывистый ветер. Температура головокружительно падает. А на следующий день — уже зима.

Я записал рассказ Семена Иринева, потому что никто лучше уроженца тайги не может описать поразительное чередование времен года на Севере.

Мы возвращаемся в Томтор, для нас уже приготовлены сани, чтобы отправиться в одно из самых прекрасных таежных путешествий. Оймяконский совхоз — один из крупнейших и современных в Якутии. Он возник в 1960 году в результате слияния четырех колхозов и за несколько лет стал образцовым хозяйством. Его специализация — разведение северных оленей, крупного рогатого скота, лошадей и пушного зверя.

На санях сидят верхом, держась за перекладины, соединяющие полозья. Поездка начинается под звон бубенчиков. Олени бегут с постоянной скоростью 40 километров в час, делая зигзаги между деревьями, так что сани бросает из стороны в сторону. Нужно изо всех сил вцепиться в перекладину, чтобы не вылететь из маленького, неудобного средства передвижения, а ледяной воздух бьет в лицо, проникая сквозь толстый шерстяной шарф. Так мы проезжаем около 10 километров и попадаем в стойбище оленеводов, которые вместе со стадом оленей кочуют по тайге в поисках ягеля. Сани останавливаются на заснеженной равнине, в центре которой возвышаются четыре большие палатки. Здесь живут пастухи-оленеводы, их возглавляет 60-летний Игорь Данилов, крепко сложенный, моложавый на вид эвен. В палатках я вижу нескольких женщин, растапливающих печки. Одна из них держит на руках ребенка. Остальные мужчины — в окрестной тайге, охраняют стадо.

В «утепленной палатке» мы усаживаемся с чашками дымящегося и очень крепкого чая, который нравится сибирякам. Данилов знакомит меня с особым миром оленеводов.

— Когда я был ребенком, — начинает он свой рассказ, поправив микрофон, — мы жили в юрте. Мы были очень бедны. В семье было девять детей. И у нас было лишь семь оленей. В наших краях жили и богатые люди, у которых были батраки и слуги, чья работа заключалась лишь в том, чтобы поддерживать непрерывно огонь в очагах. Хозяева собирали меховые шкурки и следили за своими стадами. Большую часть времени они проводили в тайге, но часто ездили в Охотск, находящийся недалеко от того места, где сейчас вырос Магадан[35]. Они ездили туда продавать свои продукты и меха и закупали там муку, чай, ткани и другие товары. У них уходило две недели на то, чтобы покрыть на санях расстояние в 750 километров.

— В Оймяконе, — продолжает пастух, — в это время было пять юрт и один деревянный дом. Попы насильно крестили якутских детей и давали им русские имена и фамилии. В юртах вместо кроватей использовались оленьи шкуры, спали прямо на полу. Все предметы домашнего обихода были русского производства, если исключить чороны — сосуды, вырезанные из дерева. Одна серебряная ложка (они тогда были в моде) стоила столько же, сколько олень. За беличью шкурку давали один табачный лист, а за восемь шкурок — плитку прессованного чая. Денег не знали. Существовал только натуральный обмен.

Данилов продолжает вспоминать прошлое, прерывая рассказ лишь для того, чтобы отхлебнуть глоток чая.

— Там, где сейчас стоит Усть-Нера, была непролазная чаща, настолько густая, что у оленей застревали рога в ветвях; в лесу было много медведей. Мы жили в трех километрах от этого места в одинокой юрте. Наши ближайшие соседи находились километрах в тридцати южнее и севернее. До 1939 г. мы никогда не видели «утепленных палаток». Мало кто из нас знал, что такое мука, питались мы мясом, молочными продуктами и рыбой. В 1940 году мы получили первую партию «утепленных палаток», и жизнь стала легче. Потом мало-помалу примитивные кооперативы, в которых мы сообща держали животных и орудия производства, превратились в колхозы; мы построили дома и школы. Затем был создан совхоз, такой, каким вы его видите сейчас.