Сибирская эпопея

Все это говорилось с неизменной японской улыбкой. Резанов вначале встречал обстоятельства с достоинством. Желая наладить общение, он стал изучать японский язык и принялся за составление словаря, в который вошли несколько тысяч слов. Но время шло, и терпение его было на исходе, случаев взаимного непонимания и взаимных оскорблений становилось все больше. Резанов убеждался, что лишь решимость – достойное отражение могущества его великого государя – может повлиять на другую сторону. В ответ на очередное извинение со стороны японских сановников он разражался бурным гневом и протестовал, на что ему лишь замечали, что его поведение не согласно с правилами японской учтивости. Он отказывался отдавать поклон и садиться, сложив ноги. Когда же он увидел голландского представителя, согнувшегося в поясе и положившего руки на колени, он презрительно заметил: «Японцам никогда не удастся подвергнуть нас такому унижению».

Шли месяцы, и раздражение Резанова лишь нарастало. Офицеры «Надежды» вели учет всем его вспышкам ярости и малейшим промахам, занося их в свои личные дневники. Видели, как камергер, стоя на палубе в исподнем, справлял малую нужду за борт. «Резанов предстал перед лицом японского народа», – писал Левенштерн. А когда русские получили разрешение поселиться на суше, в закрытом лагере из нескольких бамбуковых хижин в стороне от города, Георг Лангсдорф, врач экспедиции, заметил, что местные наблюдали за ними в щели в бамбуковой ограде и смотрели на них, «как смотрят в Европе на диких зверей», и смеялись, видя, как глава миссии ходит по лагерю «в длинном халате, ночном колпаке и без штанов».⁵⁴

Однажды власти Нагасаки прислали к русскому послу врачей, беспокоясь о его здоровье. «Кажется, он страдает лицемерием и недостатком чувства юмора»,⁵⁵ – сделали вывод посетители. «Резанов утратил значительную часть доверия у японцев, чрезвычайно высоко ставящих этикет. Они презирают нас, европейцев, и в этом они правы».⁵⁶

Ответ сёгуна, полученный наконец 23 марта 1805 года, стал ударом для Резанова. Через посланника император велел передать, что Япония «имеет небольшие потребности и принимает немного заграничных товаров», что «ее скромные запросы вполне удовлетворяют голландцы и китайцы и двор не желает ввозить предметы роскоши». Резанова просили благодарить его государя за щедрые подарки, но принять их отказались: «Япония недостаточно богата, чтобы достойно ответить на такую щедрость и нагрузить ваши суда лакированной утварью».⁵⁷ Резанов сидел напротив японского чиновника, по японскому обычаю подогнув ноги, он был ошеломлен и не мог говорить. Аудиенция продолжалась полчаса, затем японский дипломат встал и серьезным тоном заметил, что «должно быть, трудно долго находиться в столь непривычной позе». Николаю Резанову, глубоко раздосадованному и униженному, оставалось лишь уйти в море. Перед отплытием ему передали пакет с семенами для государыни, чтобы она могла наслаждаться цветением японских растений в своих садах. Миссия окончилась провалом.

Еще одна рана была нанесена самолюбию Резанова в Петропавловске. Сюда пришло письмо от Александра I. Государь император заранее поздравлял своего полномочного посланника с успехом его посольства ко двору сёгуна и выражал радость по поводу выгод, которые сулил новый торговый союз. Он также писал, что получил известие о примирении с Крузенштерном, и объявлял, что намерен наградить последнего Святой Анной. Это была самая высокая награда из тех, какими мог похвалиться сам Резанов. Но в письме не было ни единого слова благодарности, ни единого щедрого жеста в его сторону! Камергер не мог еще знать о другом письме, ласковом и полном обещаний, которое вместе с личным подарком от государя уже было в пути из Петербурга в багаже императорского посыльного. Его самолюбие страдало. Положение было незавидное. Как в таких обстоятельствах было, не уронив достоинства, вернуться в Петербург? Как было объяснить государю неудачу, которую он потерпел в Японии? Да к тому же присутствовать при триумфе Крузенштерна… Камергер чувствовал что, прежде чем снова предстать перед государем, он должен совершить новый подвиг, и он должен совершить его в Америке. «Я навек останусь в Америке, в Америке титулы и награды не нужны»,⁵⁸ – писал он государю. Тон письма был разгневанный и дерзкий. Его письмо встретилось в пути с личным письмом государя. После такого обмена разумнее было не спешить ко двору. Резанову больше не суждено было увидеться с Александром I и получить от него письмо.

Прощание с Крузенштерном было коротким. Капитан встретился с «Невой» Лисянского в Кантоне и продолжил кругосветное плавание на «Надежде» до Петербурга, где был встречен, как герой.