Сибирская эпопея

Слава Муравьёва-Амурского находилась в самом зените. Изрядно утомившись за 13 лет трудов в Сибири, генерал-губернатор рассчитывал извлечь кое-какую выгоду из своих успехов и мечтал о более высоком предназначении. Проделав десятки тысяч километров в разъездах по Сибири, Камчатке и наконец-то присоединенному Дальнему Востоку, он желал отдохновения и более спокойной жизни. Он вынашивал план разделения вверенного ему огромного региона на два генерал-губернаторства, во главе которых встали бы два его ближайших сподвижника – Корсаков и Казакевич. На самом деле ему хотелось получить новый титул наместника Сибири, чтобы сохранить некоторое влияние на этот регион, ставший его империей. Когда в январе 1861 года он уезжал из Иркутска, чтобы изложить свои планы при петербургском дворе, все понимали, что генерал-губернатор больше не вернется. В кругах городской интеллигенции не особенно сожалели об его уходе, считая местным деспотом. Но простой народ устроил пышные проводы сибирскому герою, каким в его глазах был Муравьёв: из Вознесенского монастыря, расположенного на выезде из города, местные чиновники вынесли Муравьёва на руках, а затем граф очутился на руках крестьян, передававших его друг другу до самой повозки. Наконец экипаж тронулся в сторону Европейской России: «Все стояли без шапок; кто бежал сзади, кто обратился к монастырю и крестился, кто набожно благословлял отъезжающего».¹⁴⁸ Однако эта последняя поездка завершилась совсем не так, как хотелось Муравьёву-Амурскому. В Сибирском комитете, куда он был вызван, чтобы представить свои предложения по административной реформе, заседали отнюдь не его друзья, и почтенные сановники не намеревались идти ни на какие уступки. Они единодушно воспротивились новому административному делению Сибири, идее нового иерархического титула и даже заблокировали кандидатуры преемников, слишком преданных неуемному покорителю Амура. Возмущенный и оскорбленный до глубины души этим, как ему казалось, преступлением против его достоинства, Муравьёв-Амурский немедленно подал прошение об отставке. Оно было удовлетворено государем («из душевного сострадания», как напишет позже Александр II¹⁴⁹). В указе от 19 февраля 1861 года царь поблагодарил своего преданного слугу Николая Муравьёва-Амурского, назначил его членом Государственного совета и позволил выехать из России во Францию. По иронии судьбы, в тот же самый день Александр II подписал важнейший документ своего царствования – Манифест об отмене крепостного права, сторонником чего ушедший в отставку Муравьёв был с самого начала своей карьеры. Позднее у себя в парижском доме граф Муравьёв-Амурский будет принимать ветеранов Амурских экспедиций. Там он и скончается в ноябре 1881 года от гангрены и найдет упокоение в семейном склепе Ришмонов на кладбище Монмартр[83].

Между американским соблазном и автономией: когда сибирь повзрослела

Владивосток, новый маяк России, засиявший на Тихом океане, поначалу был скорее дерзновенной мечтой, нежели реальностью. Путешественники, прибывавшие в город, основанный для «владения Востоком», о чем говорило уже само его название, могли увидеть лишь несколько деревянных причалов, русскую церковь, китайский храм и лачуги, лепившиеся вдоль грязной улицы, которая поднималась от гавани к господствующим над ней холмам. Среди уличной толпы китайцы и корейцы встречались столь же часто, что и русские, но в остальном все поразительно напоминало Far West [Дальний Запад] по другую сторону океана. Горстка русских офицеров, зашедшие в порт моряки да отдельные авантюристы были основными посетителями кабаков, где вечера нередко заканчивались потасовками. По свидетельству очевидцев, в моде было развлечение под названием «игра в тигра»: военные собирались в задней комнате кабака, где гасился свет, один из них должен был выкрикнуть «Тигр!», после чего остальные начинали беспорядочно стрелять в полной темноте туда, откуда донесся звук.¹⁵⁰ Как и в Калифорнии, торговля цвела пышным цветом. Со временем вдоль набережных выросли конторы иностранных фирм, избравших «русский Гибралтар» в качестве своей главной опорной базы на Дальнем Востоке. Американцы, немцы, скандинавы, британцы, китайцы, японцы, корейцы открывали свои лавки и брокерские конторы. Среди иностранных семейств, обосновавшихся во Владивостоке, особенно выделялось семейство швейцарских коммерсантов Бринеров, ставшее одним из самых влиятельных в городе; один из его потомков, известный как Юл Бриннер[84], стал впоследствии звездой Голливуда. Ничто, казалось, не могло остановить «бум» Дальнего Востока.