Бейтон почувствовал, что краснеет. Он не любил, когда его хвалили. Особенно теперь, когда считал себя виновным в смерти Арины. И не скажешь, в чем он виноват, а точно знал, что виновен он. Но Федор не унимался, и, главное, Бейтон понимал, что Федор это делает неспроста: ему, как и самому казачьему голове, схватка людей воеводы и казаков не нужна.
– Все, что говорит Афанасий – слушайте. Зря он говорить не будет. А теперь выпьем!
Выпили, закусили. За столом немного разрядилось. Кроме привезенных диковинок, Бейтон выставил на столы все, что смог найти на местном торжище и в лавках, которых в Енисейске было великое множество. Гости отдавали должное закуске, а Бейтон не спеша начал разговор. Все ли казаки здоровы и оружны? Велика ли задолженность казны перед казаками? Все ли благополучно в округе?
Старшины уже спокойно и степенно отвечали на понятные вопросы головы, хотя на москвичей поглядывали искоса. Но с Бейтоном говорили уже как со «своим». Казаки здоровы и оружны, но троих по старости нужно освобождать от прибора. А недавно тридцать казаков с десятником ушли промышлять за Байкал. Такие не возвращаются. Или головы сложат, или новый острог построят. В городовых списках числятся триста и семь казаков. В наличии и трехсот нет. Нужно верстать новых. Задолженность есть по хлебному жалованию. А с хлебушком в Енисейске плохо. Правда, немного сеют его сошенные крестьяне, но больше огородничают да скотину держат – хлеб здесь растет худо.
В самом городе и остроге – да и в селениях поблизости – все, слава Богу, спокойно. А вот южнее киргизы опять шалят. Несколько раз на острог в Красном Яру ходили. Правда, взять не смогли, но посады и деревеньки вокруг пожгли. Все это неспешно и не вдруг рассказали новому казачьему голове, который наудачу оказался не московским, а своим, сибирским человеком, хоть и из Томска. Говорили и московские гости. Рассказывали, как в Москве их пугали «енисейскими ворами», что в церковь не ходят, в Бога не веруют, грабят всех встречных и поперечных. Но видят они, что напраслину на казаков наговаривали. Жаловались, как оголодали и издержались в дороге. Енисейцы многозначительно переглянулись и заулыбались. Эти – тоже свои. Договоримся. В Сибири не только воевать, но и договариваться умеют.
Внимательно выслушав каждого из уважаемых людей, выпив за их здоровье и благополучие, а также за благополучие всего города и разряда, Бейтон перешел к тому, ради чего звал:
– Мне, старшины, перед воеводой ответ держать надо, жалование хлебное и оружное для казаков брать. Потому давайте завтра смотр делать. Соберите казачков, поговорим, посмотрим, как нам жизнь вместе строить? Чем вы мне поможете? Чем я вам смогу помочь?
Спорили и говорили долго. Но расходились в самом лучшем расположении друг к другу. Это еще не мир, но вполне устойчивое перемирие. Бейтон встречей был доволен. Федор остался.
– А где Арина Андреевна? В Москве оставил? – со значением спросил он.
Бейтон поперхнулся. Лицо вытянулось. Отошедшая за делами боль вновь ударила в сердце, сковала дыхание.
– Нет Арины… – выдавил он. – Схоронили уже почти год как.
Федор молча подошел к нему, обнял. Потом налил две чарки хлебного вина и подал одну из них Бейтону:
– Извини. Не чокаясь.
Выпили. Помолчали. Вроде бы отпустило. Боль схлынула, но не ушла, а спряталась где-то неподалеку, готовая вернуться в любой момент.
– А дети есть?
– Четыре сына. Двое уже большие – скоро буду на службу определять. Ивану – десятый миновал, а Федор еще с нянькой. Второй год мальцу пошел.
– Ишь, ты – Федор! – умилился друг. – А у меня две девки. Не везет нам с женой, не хотят парни рождаться. Ну, даст Бог, еще родим. Понимаю твою беду, друже. Только жизнь-то идет. Прошлым жив не будешь. А здесь жить – милое дело. Если твой воевода особо крутенек не будет, заживем как следует.
– Я думаю, с ним можно договориться.
– Вот и давай, договаривайся. А здешнюю жизнь я тебе объясню.
Сидели долго. Ситуация в Енисейске постепенно вырисовывалась. Как некогда говорил Отто фон Менкен, город жил контрабандой мехов. Но не только. Из добываемого близ города железа здесь делались самые разные вещи для крестьян, ковалось оружие (правда, не огнестрельное), заготавливалась и обрабатывалась слюда – много что делалось. Летом на енисейскую ярмарку съезжались торговые люди со всех концов света. Не только с Енисея и Байкала: приезжали и приплывали купцы из Томска и Тобольска, Иркутска и Нерчинска, даже из Архангельска и Нижнего Новгорода. Прибывали торговцы из богдойской страны Цинь, от мунгалов, брятов и других инородцев. Даже бухарцы и персы иной раз забредали.