Сибирская сага. История семьи

— Видишь ли, Люся, ты и я — Хворостовские. Если бы ты была Сидорова, я бы пошел сам, а так я не могу использовать свое положение. У себя в институте я выдал квартиры всем, кто нуждался в жилье. У меня стоят и ждут жильцов еще несколько квартир, но вам я не дам.

Я ходила во все инстанции, по всем кабинетам, каждый раз выслушивая лекции о том, какое тяжелое положение у людей, живущих в бараках, без каких-либо условий. Партия и правительство повсеместно решают этот трудный вопрос. На строительство жилья в стране выделено (называли сумму) средств. И так далее… После этих визитов и пламенных речей можно было хохотать, как на спектаклях Райкина, но мне было не до смеха. Я ходила в горисполком, горздрав, райздрав и, наконец, к тому самому председателю райисполкома Гилеву, к которому ходила Луиза. И опять, как в сказке про белого бычка, зазвучала лекция о том, как трудно у нас в стране, в районе, в городе с жильем, как партия и правительство прилагают все силы, решают жилищный вопрос…

Я, не дослушав, встала и вышла из кабинета в коридор. Подошла к окну в полной прострации. Я видела перед собой не сквер, разбитый перед зданием исполкома, а высоченную стену, преодолеть которую я никогда не смогу. Выхода не было. Все плыло перед глазами.

Спокойно и тихо, без всякой истерики, пришла мысль: «Пойти на мост, прыгнуть — и все кончится». Я стояла, смотрела в окно и думала: «Сейчас я это сделаю, и все».

Кто-то тронул меня за плечо и развернул к себе. Передо мной стояла Наталья Николаевна Саватеева, председатель комитета профсоюза медработников. Она трясла меня, что-то говорила, но я ее не слышала — я была в другом мире. Наконец она громко крикнула:

— Людмила Петровна, очнитесь! Я была у Гилева, я все знаю. Я клянусь вам, что все сделаю. Я помогу вам!

Она сдержала слово. Мне выделили двухкомнатную квартиру в Черемушках в новом доме-«хрущевке». Когда я пришла за ордером, в коридоре, перед нужным мне кабинетом, сидела беременная женщина, почти на сносях. Я спросила ее:

— Вы сюда?

Она ответила утвердительно. Я села с ней рядом. Она вдруг заговорила. Вначале я не могла понять, зачем она так страстно рассказывает мне свою историю, а она закончила совсем неожиданно:

— Если вы откажетесь от этой квартиры, то ее отдадут мне!

Открылась дверь, меня пригласили войти. Председатель комиссии начал повторять ту же историю, которую я только что слышала от беременной. Предлагал новый вариант — временно поселиться в комнату в коммунальной квартире. Временно!!! В следующем доме, который скоро сдается, мне дадут квартиру. В кабинете были еще два члена комиссии. Они тоже уверяли меня, клялись, что это — временно! Что в следующем доме — непременно!

Меня трясло. Я не понимала, почему так со мной поступают, почему решение вопроса с этой женщиной они перекладывают на меня. Я что, похожа на идиотку? Разве я могу поверить этим бесстыжим чиновникам? Но они психологи, они видели, что я совестливый, жалостливый человек. Надавить — и все получится! Опять стали жалобить:

— Представьте, ей через неделю рожать, да еще должны выписать мальчика из больницы без ног. Куда она с ним и с младенцем? Мы вас не забудем, поможем! Отдайте!

Если это правда — то это ужасно. А если это ложь и они тут играют, как мичман Панин, — это тоже ужас. Тогда их бог накажет, потому что так нельзя, не по-человечески…

Мы смирились и начали готовиться к переезду. Мамина приятельница Вера Георгиевна сказала:

— Люсенька, не обольщайся. Нет ничего постояннее временного.

Когда позже я зашла в райздрав узнать, как дела с очередью на квартиру, мне ответили:

— Какая очередь? Вам же дали квартиру! Вас сняли с очереди. Обещания? Какие обещания? Ничего не знаем об этом. Никто ничего вам не обещал!

У меня было такое чувство, что я села в общий вагон, в недоброй памяти «пятисотый веселый», и отправилась в бесконечное путешествие без какой-либо перспективы на будущее, без надежды когда-нибудь приехать в свой дом. Люди в коммуналках живут по жесткому принципу. Ты будешь обладать правами в той мере, в какой сможешь их отвоевать, не сможешь — будешь бесправным. Нас хватило на этот «пятисотый веселый» всего на пять лет.

«Бытовуха» — страшная сила, она или закаляет, или ломает людей бесповоротно. Мне было страшно от «беспробудности». Дома нет, работа на износ, больной ребенок… Что творилось в моей душе!.. Забыть — не могу, говорить — не хочу. Больше всего я боялась потерять доверие, теплоту, нашу любовь… Я ничего не пишу здесь о муже. В то время он переживал сложный период на работе и в жизни. И самое ужасное — испортились отношения с моей мамой. Мама часто срывалась, позволяла себе грубость в его адрес:

— Что это за мужик? Нам такой не нужен!

Он терпел ради сохранения семьи. Это было страшное время — испытание на прочность всего того, что связывало нас троих — Шуру, меня и мою маму.

Музыка

Дима ходил в садик, когда позволяло здоровье. Если его состояние ухудшалось, оставался дома у мамы.