Сибирская сага. История семьи

Иногда я заигрывалась со сверстниками на берегу, забывая о Зорьке. Вспомнив, прибегала к ней. И что же Зорька? Она не бежала мне навстречу, а, увидев меня, отворачивалась и стояла неподвижно, гордо подняв голову. Мне приходилось долго уговаривать ее, поить речной водичкой из ведерка. Наконец мы мирились, Зорька соглашалась попить воды, я отвязывала ее, и тут начиналась игра. Мы носились наперегонки от дороги до бора и обратно. Зорька проделывала настоящие цирковые трюки — разбегалась, подпрыгивала и басом кричала: «Бэк, бэк!» — потом поворачивалась и, опустив голову, неслась на меня. Прямо передо мной она останавливалась и нежно бодала меня в живот, щекоча еще мягкими бугорками будущих рожек. Так мы веселились до изнеможения. От смеха у меня болело все, я падала на траву без сил. Зорька, присмирев, останавливалась, потом тихо и деловито шла щипать траву, а я отдыхала, читая книжку.

Перед закатом сытая Зорька послушно шла со мной рядом без веревки. Иногда останавливалась, клала голову мне на плечо или на руку, требуя, чтобы я погладила и почесала ей подбородок, эту замечательную складочку под губой. Я с удовольствием делала это, приговаривая: «Зорюшка, лапочка, милочка, голубушка моя любимая, ненаглядная!» Мне казалось, что она понимает мои слова и ей это очень нравится. Совершенно чудное животное! Когда она подросла, ее отдали в стадо. Пастух жаловался, что корова какая-то странная. Все коровы как коровы, а эта с утра вроде нормальная, а к обеду бегает, как будто ищет кого-то, ничего не ест. Зорька похудела, бока ввалились, глаза стали совсем грустные. Я думаю, она скучала по дому, по мне. Каждый вечер я шла навстречу стаду. Когда оно появлялось на горизонте, я ускоряла шаг и выкликала свою Зореньку. Она бежала навстречу мне с мычанием, вытянув шею. Я давала ей кусочек хлеба, посыпанный солью, а дома поила ее заранее приготовленным «пойлицем». Казалось, она блаженствует.

Иногда Зорька ложилась на траву во дворе и смотрела на меня требовательно. Я понимала, что ей нужна помощь. Летом оводы откладывают животным под кожу яйца, из них появляются личинки, которые шевелятся, вызывая сильный зуд. Я брала слабый раствор марганцовки, обрабатывала кожу и маминым крючком для вязания вытаскивала этих подлых личинок оводов. Зорька, успокоенная, лежала, шумно вздыхая и жуя жвачку, прикрыв длинными ресницами свои прекрасные глаза.

Тимуровский отряд

Однажды весной перед каникулами ко мне подошел Вася Матюшкин, веселый, хорошенький, голубоглазый мальчик, и совсем невесело сказал:

— Вчера я проходил мимо дома бабушки (он назвал фамилию) и видел, как она едва тащит на коромысле ведра с водой. Пока несла, несколько раз останавливалась, чтобы отдышаться. Мне стало ее жалко, я предложил донести, но она отказалась, потому что я еще мал и тяжести мне носить нельзя.

Действительно, Вася был невысокий, худенький, но добрый и отзывчивый. Не знаю, почему он рассказал о случившемся именно мне — может быть, потому, что меня на школьном собрании выбрали председателем пионерской дружины. Нам было по двенадцать-тринадцать лет, и мы чувствовали себя достаточно взрослыми. Мальчики уже писали записки девочкам. Мне тоже в один день написали письма с предложением дружить сразу три мальчика. Я была озадачена, даже разозлилась. Вечером дома перечитала послания.

Одно — длинное письмо с признанием в любви. Написал его очень серьезный и положительный мальчик Миша Светлолобов. Жил он в очень бедной семье, все хозяйство было на его плечах. Он не был круглым отличником, но учился хорошо, и его наградили путевкой в Артек — Всесоюзный пионерский лагерь на берегу Черного моря. После отдыха на море и знакомства на юге с военными моряками Миша «заболел» морем. Подал заявление в Нахимовское училище, но ему по каким-то причинам отказали. Миша очень страдал, но надеялся, что после школы поступит в мореходное училище.

Второе послание — от мальчика, которого все звали Бабчик. Он был беленький, кудрявый, с голубыми глазами. Очень-очень хорошенький, как девочка. Носил он матроску, которая ему очень шла.

Третье послание — от мальчика Миши, который приехал к нам из Нальчика. Родители его работали преподавателями в сельхозтехникуме. Мне эти мальчики нравились, я относилась к ним с уважением, по-дружески. Но это все не про любовь! Мне тогда нравился совсем другой мальчик — Шурик Гавриков… Но я немного отвлеклась.

Все мы, дети военного времени, были патриотами и, конечно же, любили книги Гайдара. Мы знали их наизусть, в том числе замечательную повесть «Тимур и его команда», поэтому рассказ Васи запал мне в душу.

Совершенно неожиданно мне в голову пришла мысль использовать дружбу с мальчиками, которые написали мне записки. Я назначила им свидание около Дома культуры на одно время и сказала Васе, чтобы он тоже пришел. Встретившись у ДК, все четверо недоумевали — что это за розыгрыш. Шутка?

Я пришла и все им объяснила. Начала с того, о чем мне рассказал Вася. Потом заговорила о «посланиях».