Сибирские перекрестки

– Вот тут, Витя, у меня слабое место! Тот тоже будет страдать, что умирает, но, я думаю, по-другому. Он устанет от такой жизни, от страданий, а это немаловажный фактор. И ему не так страшна будет смерть. Это же приходит не с возрастом, а от пережитого…

– Ну, ты хорош! – рассмеялся Витька. – Тебе пора лекции читать!

– Витя, о чем он говорит? – тихо спросила Тонька Витьку, однако этот вопрос услышали все.

– Я переведу тебе, – насмешливо сказал Витька, но Тонька не заметила его иронии. – Он сказал: «Если ты хочешь иметь приятный и всегда свежий цвет лица и нравиться всем, то не стремись напрягаться, особенно умственно. Будешь невежественной, глупой, но зато любимой и счастливой»…

– Ну, ты переврал! Не говорил я такого!

– А ты не порти человека!.. Да здравствует невежество и да скроется в темных дебрях незнания пышно расцветающая жадность всезнайства! – шутливо выкрикнул Витька.

– Ну, вот – снова ты за свое, – протянула Тонька.

– А ты не слушай его! Счастье – не отрываться от природы! А она, родимая, вывезет в любом случае, – сказал Витька, обернувшись к ней.

Зинаида Ивановна, поняв, что сейчас снова все отыграются на Тоньке, вступилась снова за нее.

– Ребята, хватит! Счастлив, не счастлив – каждый должен жить по своим возможностям и поступать по совести.

– Да-а! – протянул Тимофей. – У всех у нас взрослая жизнь всегда маячит впереди…

– Ты говори только за себя! – не упустил возможности и подковырнул его Витька.

– Ребята, хватит, прошу вас! – повторила Зинаида Ивановна. – Давайте о чем-нибудь другом. Да и с образцами не затягивайте. Вон их еще сколько обрабатывать!

Витька прикрыл своей властью речь Тимофея: мол, кончай умничать, распорядился грузить образцы в ящики. А Володьке он приказал сходить в домик, принести молоток и гвозди, поискать где-нибудь тонкой проволоки, чтобы затянуть ящики.

Володька пробурчал, мол, откуда он возьмет ее, неохотно поднялся с лавочки, на которой сидел молчком во время их разговора. Было заметно, что он не высыпается по ночам, таскаясь и здесь, в поселке, по вечерам на танцы за местными девками, которые тут же облепили его, узнав, что он москвич.

– Немаленький, сообразишь! Нужна тонкая проволока!

Володька поплелся к машине, порылся там в багажнике и вернулся назад с куском проволоки.

– Такую, что ли? – спросил он Витьку, протягивая кусок медной проволоки.

– Ничего, сойдет. А ты говорил – где возьмешь. Сразу нашел. Давай сходи теперь за молотком и гвоздями.

Володька все так же полусонно повернулся и поплелся к их домику.

Они заколотили ящики с образцами, надписали их и составили у стенки домика. Все образцы были готовы к отправке в институт.

* * *

Стоял июльский поздний вечер. Вдали, в стороне поселка, за Витимом, на светлом лунном фоне четко вырисовывался рельеф вздымающейся громады хребта.

Здесь же, на Маме, за поселком, было тихо, спокойно и казалось просторно из-за пойменного, открытого, противоположного берега.

На берегу реки, недалеко от воды, виднелась распластавшаяся на земле бесформенная шевелящаяся человеческая фигура. Но вот фигура замерла, потом распалась на две… Тимофей и Любаша поднялись и, обнявшись, пошли к воде… Под лунным светом, открытые нагие тела, отливающие глянцевой белизной, похожие на призраки, подошли к воде и вместе вошли в нее, теплую и темную… Но она оказалась холодна для разгоряченных тел. Любаша застонала, когда вода коснулась ее ног и поползла вверх… По телу у ней прошла приятная судорога, и, чтобы продлить эти блаженные минуты, она продолжала медленно входить в воду, растягивая мучительное удовольствие. Вода покрыла ее мягкий выпуклый живот и поползла выше… Но тут Тимофей рывком бросился в воду, поднял волну, та ударила ей в грудь, омыла холодом ее… Любаша невольно ойкнула, дыхание у нее зашлось, и она тут же присела, погрузившись до плеч в воду. Вода мягко обняла ее и заскользила по телу. Ее охватило приятное, неповторимое ощущение, как будто кто-то обнял ее, ласковый и нежный…

После купания они лежали на берегу, глядя в звездное небо.

Тимофею ничего не хотелось сейчас, не было ни мыслей, ни желаний… И ему с чего-то показалось, что вселенная, оставив холод бесконечности, замерла и наблюдает за ними, однодневками, отплатив так, безумием страсти, за вину перед ними: за мимолетность их существования…

– Любаша, сколько мы с тобой знакомы? Два дня!..

– Не так, Тима, уже два дня… И добавь две ночи. Это же так много! Целая вечность! Я знаю тебя уже всего-всего, до самой последней родинки и волосинки! Не понимаю, как люди могут долго ходить, знакомиться, приглядываться друг к другу месяцами. Даже годами! Ужас какой-то! В любовь надо кидаться, как в студеную воду: чтобы обожгла и тут же выбросила обратно!

– И ты не будешь жалеть, что мы скоро и навсегда расстанемся?

– Ох, Тимочка! Не бойся, не побегу за твоим самолетом… Миленький, ты уже начинаешь казаться мне скучным с такими вопросами…

Тимофея что-то ударило в бок – как в боксе, когда бьют в запрещенное место: «Вот так признание!»