Сибирские перекрестки

Тишину над оврагом расколол истошный вопль… Санки, поднимая снежную пыль, понеслись прямо на нищего… Рядом, туда же, молча скользил Минька, стараясь справиться с неповоротливыми лыжами… Мгновения растянулись до бесконечности, наполнились ужасом…

Минькины самоделки подвели его: резко вильнув в сторону, он наскочил на санки, опрокинул их, и они все, кучей, покатились дальше вниз.

Падая, Симка стукнулся головой о санки, его куда-то потянуло вниз, и в следующее мгновение он увидел над собой «Циклопа»… От страха у него все захолонуло, и он потерял сознание…

Очнулся он почти сразу же. Краем глаза он заметил быстро карабкающихся вверх по склону оврага Миньку и Антошку, увидел протянутую к нему руку нищего, взвизгнул: «Мама-а!»… Судорожно глотнув широко открытым ртом морозный воздух, он поперхнулся и замолчал…

В ответ на верху оврага истошно завопили пацаны и мгновенно разбежались в стороны. Вместе со всеми исчез и Акимка.

«Циклоп» же неподвижно стоял над Симкой и молча, не касаясь, протягивал к нему руку… Это поразило Симку, он непроизвольно, как загипнотизированный, глянул вверх… В зимних вечерних сумерках над ним зависло черное лицо, с задубевшей на морозе кожей и огромным волдырем безобразно расплывшегося глаза, который цепко притягивал и не отпускал. Симка с усилием отвел глаза от этого волдыря и тут же встретился взглядом со здоровым глазом. «Циклоп» смотрел на него: неулыбчиво, без злобы и каких-либо человеческих чувств. Взгляд его здорового глаза не выражал ничего: ни жалости, ни сострадания, ни печали, ни горечи. В нем не было ровно ничего – осталась только одна мысль. Все остальное перегорело и затерялось где-то в прошлом. И от этого взгляд немигающего здорового глаза рядом с немигающим волдырем казался пустым, холодным и еще белее страшным, чем больной…

«Циклоп» же все так же молча протягивал к нему руку… И Симка заметил на его заскорузлой от грязи и мороза ладони конфетку-подушечку… От страха, ничего не понимая, он никак не мог сообразить, что хочет от него этот странный, с отталкивающей внешностью человек, о котором мальчишки в их овраге рассказывали всякие невероятные истории. Особенно отличался Акимка, после рассказов которого пацаны с ужасом взирали на нищего.

«Он людей ест, вот ей-богу!» – молнией пронеслись у Симки слова Акимки. Тот божился и истово крестился, стараясь уверить в этом доверчивую мелкоту их земляного овражьего городка.

– Врешь ты, Акимка! – смеялся обычно над его выдумками Минька, стараясь завести Акимку и в то же время завидуя ему из-за того, что того всегда с интересом слушала вся овражья мелюзга и на нее Акимка имел большое влияние. Мальчишки в овраге уважали его.

Все эти мысли, скомканно и вразнобой, мелькнули у Симки, когда он смотрел на грязную черную руку нищего с маленькой беленькой конфеткой в углублении ладони. И он, пожалуй, никогда не взял бы эту конфетку из рук «Циклопа», хотя в другое время отдал бы за нее многое, так как до сих пор жизнь, не балуя его, конфеты ему не дарила. Но он до ужаса боялся его и боялся отказаться от его подарка… Проглотив сладкую слюну, он посмотрел нищему в его обезображенное лицо, как во сне протянул руку, взял с его ладони маленькую беленькую подушечку и зажал в кулак.

Нищий нагнулся, поднял его, поставил на ноги, стряхнул с него снег голой, не чувствительной к морозу черной рукой, взглянул еще раз на него, при этом, по-видимому, старался изобразить на изуродованном лице что-то похожее на улыбку, повернулся и медленно потащился к своей земляке, волоча за собой искалеченную ногу…

В овраге стало совсем темно. Не успел Симка прийти в себя от всего случившегося, как увидел бегущую к нему от их землянки мать, а за ней Акимку.

Алена подбежала к нему, подхватила на руки.

– Жив, жив! – с дрожью в голосе воскликнула она и тут же накинулась на Акимку: – Что же ты врешь, паршивец?!

– И не вру! Спроси Симку! – обиженно загундосил Акимка, не понимая, что же здесь могло произойти-то.

– Где тот… дяденька?! – возбужденно спросила Алена Симку. – Нищий! Здесь был нищий?..

– Да, был.

– А где он?!

– Ушел…

– Он тебе ничего не сделал, Симушка?

– Нет, ничего. Вот только дал это, – раскрыв ладонь, показал Симка конфетку.

Алена, тоже ничего не понимая, уставилась на конфетку, затем успокоилась, подхватила его на руки и потащила к их землянке. Следом за ними поплелся и Акимка.

* * *

Выходной день, как всегда, промелькнул быстро. Алена разбудила Симку и Гошку рано, очень рано – до рассвета. Гошка сразу захныкал, как он обычно начинал будние дни, когда надо было отправляться в детский сад. Но мать, не обращая на это внимания, подняла его, смеясь и тормоша по стриженой головке, на которой щеткой торчали густые коротенькие волосики. Всех детсадовских всегда стригли наголо. Однако это все равно не спасало: от недоедания и недостатка витаминов дети вшивели, болели, зарастали коростой.