Сибирский ковчег Менделеевых

– Кто как пожелает, а я на покой, – заявил Корнильев, – нам завтра предстоит встать пораньше, так что и вам, Иван Павлович, рекомендую лечь с дороги. Добрых снов. – Он слегка поклонился и ушел к себе.

– И я пойду, пока не развезло совсем после дальней дороги и от обильного угощения. Весьма признателен, милейшая хозяйка, – Иван Павлович торопливо поцеловал ей руку, чем вызвал искреннее удивление у своей дочери никогда не замечавшей за отцом подобного.

Глава тринадцатая

На следующий день Корнильев и Менделеев отправились на прогулку по Москве и вернулись уже после обеда, причем Иван Павлович успел где-то хватить стаканчик другой чего-то из горячительных напитков.

– И почему так долго? – встретила их Надежда Осиповна. – Мы за стол без вас не садимся, ждем. С какими известиями вернулись?

– Ой, надо было посыльного направить, вас предупредить, что мы в ресторации с Иваном Павловичем по случаю встречи отобедали…

– Заметно, – покачав головой, произнесла Катя, смотревшая на отца с осуждением. – Тебе же, папенька, доктор запретил вино пить, только ты же не хочешь его слушать, а потом жалуешься, ой, там болит, здесь неладно…

– Хватит отцу морали читать, – отмахнулся тот, – не мог же я отказать своему милейшему шурину, коль он пригласил меня отобедать. Я и выпил-то всего пару стаканчиков, а винцо крепенькое оказалось. Ничего, скоро пройдет.

– Ладно, Катюша, – поддержала его хозяйка дома, – сейчас на диванчике полежит и все пройдет, не переживай. У каждого своя голова на плечах. Скажите лучше, как вас доктор принял? Скоро ли операция?

– Доктора Броссе мы и в глаза не видели, – развел руками Василий Дмитриевич, – нет его в городе, укатил на воды, видите ли…

– Как это так?

– А вот так. Укатил, нас не предупредив. Хотя обращался к нему через посредство уважаемых людей, через медицинскую коллегию. Иначе он со мной и разговаривать бы не стал. Велел приезжать, а когда… О том ни слова. Извините, Иван Павлович и ты, Катенька, что так вышло. В том не моя вина. Поживете у нас пока, места всем хватит.

– Надо матушке сразу письмо отправить, что задержимся. А то ведь думали, через недельку обратно выехать. А теперь непонятно когда. Вам через нас лишние хлопоты, неловко даже.

– Да о чем ты, Катюша, – замахала руками Надежда Осиповна, – по мне так оставайтесь, хоть на год. Мы с тобой чудесно сегодня время провели. Будь я одна, воевала бы с кухарками или над вышивкой сидела. А так вон время пробежало совсем незаметно. Надо кого к театру отправить, чтоб глянул, когда что дают в ближайшие дни.

– А мне, если честно, то вообще уезжать не хочется, – смущенно выговорила Катя, – мне тоже нравится беседовать с вами. А книг у вас сколько интересных. И девочки просто прелесть…

– Да и я тоже обратно не спешу, – хохотнул Менделеев, – еще от прежней встряски отойти не успел, а ты, дочка, через неделю обратно собралась! Нет, шалишь, будем жить, пока не выгонят, – позевывая добавил он, устраиваясь на диванчике. – Принеси мне шаль или шубу мою укрыться. И впрямь, подремлю чуть… А где Иван? Что-то не видно его, – спохватился он, уже ложась.

– Сказал, что к кому-то из друзей поехал, может ночевать там останется, – пояснила Надежда Осиповна.

– Балуете вы его, нельзя так, – сонным голосом проговорил Иван Павлович, засыпая.

Иван появился лишь на другой день и вновь исчез под каким-то благовидным предлогом. Отец не стал вмешиваться, полностью доверяя воспитание сына Василию Дмитриевичу. Молчала и Катя, считая, что ее голос вряд ли что изменит.

…Во вторник вечером, как и обещал хозяин, в гости к ним пожаловали его знакомые, которых супруги встречали вместе и проводили в гостиную, представляли прибывшим родственникам. Потом Василий Дмитриевич вел их к себе в кабинет, где они курили, пили шоколад, играли в карты. Последним в гостиную вошел черноволосый молодой человек лет тридцати с несколько удлиненными чертами лица и острым взглядом глубоко посаженных глаз. Он поклонился сидевшим за столом Менделеевым и прошел в угол, где сел в глубокое кресло и, ни на кого ни глядя, задумался о чем-то своем.

– То Николай Васильевич, – уважительно шепнула Надежда Осиповна на ухо племяннице.

– Гоголь? – уточнила та, не веря, что видит известного писателя.

– Он самый…

Кате очень хотелось спросить его о чем-нибудь или просто поговорить о литературе, узнать, над чем он работает, но она понимала, делать это не только неприлично, но и то, что, вполне возможно, он может просто ничего ей не ответить, сочтя за дерзость подобное обращение. Потому она притихла и ждала, когда же кто-то другой обратится к нему, а уж тогда, может быть, и ей удастся вставить свое слово.

Наконец, к ним заглянул Василий Дмитриевич и, видя, что молчание затянулось, поспешил прервать его.

– Николай Васильевич, я бы хотел обратить ваше внимание, что родичи мои прибыли из самого Тобольска, то есть мои земляки. Я, коль помните, тоже оттуда родом. И, представляете, моя племянница, оказывается, знает ваши книги.