Е.: Философия — это всегда меньше, чем образ. Можно рассуждать, апеллировать, ну, образ очень многогранен, и чем шире он, тем больше трактовок. Всегда возникает некая полифония, как у Достоевского. У Достоевского каждый герой прав. Каждый раз, я перечитываю через какое-то время. «Братья Карамазовы» раз 10 читал — каждый раз вижу абсолютно по-другому.
Е.К.: Это свидетельство того, что идёт развитие.
Е.: Ну да, я не знаю — качественно, не качественно, так или иначе, то есть об этом тяжело говорить, что-то говорить с точки зрения двух противоположностей. Он как бы сочиняется, «образ», сам собою, и прежде чем я успеваю обдумать, как-то на него воздействовать…
Е.К.: Происходит познание, вот, ты приходишь через разум свой…
Е.: Это не разум.
Е.К.: То есть совокупность всего, душа…
Е.: Сначала идёт, скажем, охота какая-то, вслед за охотой идёт, когда уже на привале, осмысливание. Сначала идёт как бы некое то, что я даже не могу с точки зрения сознания назвать как-то конкретно. Ну не знаю, как назвать, ностальгия какая-то. Я последнее время «охотой» оперирую. Это очень напоминает, или догонялки. Вот такого плана. Причём это очень так опасно на самом деле — не поймать, это связано с очень нехорошими вещами.
Е.К.: Это как идти по лезвию бритвы, и в ту и другую сторону — упадёшь.
Е.: Ну да, если остановишься, тогда вообще кранты просто.
Е.К.: Кто-то выдерживает, а кто-то и нет, и кому-то дано, и кто-то за ним стоит….
Е.: Вообще, чем дальше живу, тем я всё меньше и меньше понимаю.
Е.К.: Умножая познание, умножаешь скорбь. Ты познаёшь больше и видишь мир всё разрозненнее, всю многомерность всего того… даже в духовном плане.
Е.: Да, и поэтому всё меньше и меньше становится, или больше слов становится, ну, эти слова какую-то болтовню напоминают. Либо становится всё меньше слов для этого. То есть такое состояние — я не знаю, что последует за этим всем. Может, вообще молчание какое-то глобальное, либо какое-то должно быть указание, либо поворот, качественный скачок должен быть. Либо, наоборот, должно быть что-то нехорошее. Просто это чувствуешь. Это всё идёт до какого-то развития конкретного. Вот ощущаю я приближение какой-то точки критической.
Е.К.: Когда накапливается в тебе и как это изживается, каким путём? Путём именно рождения каких-то вещей, или просто общение, ум нужно очищать…
Е.: На самом деле от ума очищаться, как мне кажется, ощущая логику…
Е.К.: Ну, логика — защитная функция, с другой стороны, она есть преграда человеческому познанию.
Е.: Если это образно выражаться. Есть такое понятие во всех индейских вещах — зеркальная комната или зеркальный шарик такой. Весь путь вперёд, он идёт через то, что нужно вовремя зеркальный шарик сломать, то есть сломать все свои понятия о мире вообще. У меня идёт это путём каких-то озарений. У меня давно уже этого не было. Самый продуктивный какой-то путь, если это так выражаться, был в лет 16–20. Чем дальше, тем всё труднее, это всё рушит. А если это не разрушить — то это просто вообще конец, потому что через некоторое время, — просто замечал по своим знакомым, вот, если этот шарик, он обладает такой способностью очень сильно уплотняться от времени. Человек через некоторое время, если он это всё не рушит, то этот шарик начинает просто владеть им. Ты становишься через некоторое время типа зомби, тебя начинают за веревочки дёргать, заставлять то или иное делать. Это, в общем, кранты, это на всю жизнь, конец.
Е.К.: То есть не быть предрасположенным к какой-то судьбе, а быть свободным от этого.
Е.: Ну да. Ну, это очень… мы с Мамоновым говорили на эту тему. Мамонов, он, наоборот, предпочитает в ней находиться, понимаешь.
Е.К.: Просто вырваться из этой тюрьмы… подвиг.
Е.: Ну тут тяжело это говорить, подвиг не подвиг, какая-то необходимость. Просто иначе не получается. Это просто единственная необходимость. Тут не получается какого-то героизма особого… У меня всё это связано с огромным количеством всякой подлости и ужасной какой-то… все вот эти шаги вперёд и связаны с проявлением слабости, то есть одновременности трусости и огромным количеством патологии.
Е.К.: Ну да, в принципе много уже смердящего.