Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

— В общем-то, да. Хотя на самом деле правильнее, наверное, не самоубийство, а терпение — если его понимать в духе экзистенциалистов. То есть человек всё сознаёт, но всё же живёт, что-то делает. Это гораздо круче.

— Панк в России имеет особую форму, миссию?

— Панка в России нет. Панк у нас — атрибутика. Как на этом фестивале: всюду ходят огромные толпы людей с гребнями и пр., а сути нет… Когда я говорил с людьми из тюменского общества «Память», они заявили, что, по их мнению, всё крупное и духовное рождается в России. На самом деле у нас единого движения нет и быть не может. Единицы есть — ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, ПУТТИ, ДК — причём они друг друга могут и ненавидеть. На Западе действительно существует реальное единое движение, а у нас всё обычно болтается на уровне символики.

— Твоё отношение к Свинье?

— Очень плохое. Это как раз типичный представитель «человека». Рок — это когда всё до конца: живёт — так живёт, нет — так нет. А Свинья наоборот: вроде бы живёт, а вроде бы и нет… Рокер — чрезмерно живой человек, в смысле ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, как ребёнок или зверь. В этом плане замечателен Коля Рок-н-ролл: он может сегодня говорить, что — правый, завтра — что он левый, а когда выходит на сцену, он способен полоснуть себя бритвой — так, что кровь потечёт — если почувствует, что в ту секунду это нужно. Он совершенно вне рассудка, вне инстинкта самосохранения.

— Как в этом аспекте соотносятся панк и постпанк? И кого бы ты к ним отнёс?

— Панк — EXPLOITED, GBH, UK SUBS, SEX PISTOLS, у нас ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, ВТОРОЙ ЭШЕЛОН, мы, Манагер, АНАРХИЯ, новосибирские ПИЩЕВЫЕ ОТХОДЫ, ПИГМЕИ, ПОГО. Постпанк — BIRTHDAY PARTY, CURE, у нас — ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ, т. е. Янка и её группа. Тут такой момент: если панк состоит из действительно естественных, животных инстинктов, то постпанк — это люди, которые поняли, что они не могут жить ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. А хотелось бы. Поэтому пост-панк — это музыка очень больная.

— Что ты думаешь о БГ?

— В общем-то, умный человек. Но зачем снимать? Конечно, хорошо для совдепа тиражировать Болана, Моррисона, но ведь иной раз — чистые подстрочники, и музыка — в ноль. «Сергей Ильич», например, снят с «CAT BLACK» Т. RЕХ вчистую. А то, что он делает сейчас, мне вообще совершенно не нравится.

— Петя Мамонов?

— ЗВУКИ МУ мне нравились, но когда я стал говорить с Мамоновым, то очень обломался. Он сразу понял, что я имею в виду, и ответил так: есть некие рамки человеческого, и что за ними лежит, человеку знать не дано. За ними агония, депрессия (JOY DIVISION, THE DOORS). И это плохо. Нужно быть счастливым в человеческих рамках и за них не вылезать. За выход за рамки платишь смертью. JOY DIVISION — это нечеловеческое — и поэтому это нехорошо. А Пушкин — человеческое — хорошо.

— Очень похоже на Липницкого… Как тебе, кстати, его труды?

— Это ужас. Русский рок пошёл от Галича — это ужас… ЗВУКИ МУ вообще, мне кажется, довольно мелкая группа — скажем, в сравнении с ДК. ДК — это действительно нечто выдающееся.

— А ВЕСЁЛЫЕ КАРТИНКИ?

— В общем — нравятся. Хотя они академичнее ДК, это уже шаг в сторону музыки.

— Как правильнее осуществлять идею «неискусства» в роке: через атональность или через динамически-примитивный рок-н-ролл.

— Всё равно… Хотя, вообще говоря, нужна свобода, а в атональности её больше. Есть свобода слажать, например, и поэтому нет страха слажать.

— Но атональность хороша, наверное, как импульс внутри художника. А рок-аудиторию, быть может, скорее, раскачал бы сильный драйв?

— Христос говорил: имеющий уши да услышит. Кто слышит соль атональности, тот её и слышит. Двери её восприятия для него открыты.

— А какую тогда роль играет драйв?

— Абсолютную.

— А атональность его не разрушает?

— Нет. Атональность-то и даёт драйв. Например, EINSTÜRZENDE NEUBAUTEN.

— Лучший альбом ГО?

— Тривиально: мне кажется, что лучшее впереди. Сейчас в Ленинграде мы будем записывать новый альбом «Армагеддон-попс» — судя по материалу, будет, наверное, — самый сильный. А из тех, что уже записаны, лучший, наверное, — «Мышеловка». Наивный, но очень живой. Дальше у ГО какой-то мрак начинается.

— Маркузе нравится?

— Очень нравится. Но он — странный человек: писал, писал, а потом в последней работе вдруг сказал: всё, что я раньше писал, — это поебень всё. Философ, что сделаешь… Наверное, столкнулся с маем 68-го и испугался.