Сикарио

Это может показаться глупостью, но то, что один из нас умудрился подняться над всем этим дерьмом, помогало мне видеть многие вещи чуть по-другому, и в некоторой степени извиняло меня за все содеянное.

Кто-то сказал, что покойник не так мертв, если он удобряет собой дерево, на ветвях которого в один прекрасный день появятся прекрасные плоды, и если это правильно, то дерево-Рамиро было удобрено очень хорошо.

В своих письмах он писал, что очень скоро ему присвоят какой-то там титул, какой я не понял и если все сложится удачно, то он найдет работу и сможет вернуть мне деньги, потраченные на него.

Это мне совершенно не понравилось и добропорядочная сеньора – жена одного из «поваров», Мануэла, так, кажется, её звали, женщина очень серьёзная и человек добрый, она даже не осуждала местных шлюх – так и написала в одном из писем от моего имени, потому что самому мне писать было очень сложно.

Я вовсе не хотел, чтобы Рамиро вернул какие-то там деньги; я не банк и не ростовщик. Рамиро и я были как братья и составляли единую команду, которая либо выигрывает, либо мы проигрываем вместе.

Никому и в голову не могло прийти, чтобы в команде проигрывал вратарь, но в то же время нападающий или защитник выигрывали пять-ноль. Все, что было нашим, принадлежало обоим, и потому мне больно было слышать про те деньги, словно они были только моими. Мне же хотелось, чтобы он поделился со мной тем, что выучил, и если не сумею понять, не получится у меня, то, по крайней мере, буду уверен, что он мне когда-нибудь все растолкует.

Если у вас никогда не было друга, то это ваша проблема. Полагаю, что вы и в канализации никогда не ночевали.

Наверное, кто-то другой на моем месте, такой же испуганный, начал бы вспоминать о своей матери, но не я…

Скорее всего вас удивит, что такой как я, сознавшийся в том, что был наемным убийцей, грязным «сикарио», убивавшим за деньги, согласился вдруг признаться, что в том лесу испугался чуть ли не до смерти и при этом ужасно тосковал по своему другу.

Полагаю, это потому, что вы никогда и ни кого не убивали за деньги и не понимаете, что в Колумбии, если ты убиваешь, вовсе не значит превратиться в существо бесчувственное, лишенное сердца.

Может потому, что я своими собственными руками оборвал жизнь стольких людей, но сама мысль помереть здесь, в лесу, показалась мне не достойной.

Знаете, что самое любопытное?..

Мне в некоторой степени понравилось рассказывать про себя. Говоря, я словно бы избавляюсь от многих вещей, давно уже грызущих меня изнутри.

За исключением Рамиро, которого можно рассматривать, как часть меня самого, как моё продолжение, никто толком и не знал, что я на самом деле совершил.

Есть люди, имеющие привычку исповедоваться, стоя перед священником, и ждут отпущения грехов. Я же вам рассказываю про себя, но меня вовсе не волнует, как вы к этому отнесетесь и простите меня или нет. Совершенно наплевать.

Так, где мы закончили? Ах да, по уши в дерьме, под каким-то деревом, в далекой сельве, в чужой стране.

Такие вот дела! Ситуация довольно сложная.

Все, что меня на тот момент интересовало, это как можно быстрее убраться с той «шумной вечеринки», и я, собравшись с духом, решительно двинулся вперед, в надежде найти какую-нибудь речушку, что выведет меня отсюда.

Вот такая засада, вот такой геморрой, адское гасилово!

Все эти выражения венесуэльские. Вы уже, наверное, обратили внимание, как мне нравятся венесуэльские словечки. Они такие выразительные.

Я знал, что где-то невдалеке должна протекать река. Я заприметил её с воздуха и в лагере частенько упоминали о ней и еще говорили, что если следовать по течению, то можно добраться до Ньяпо, притока Амазонки, а уж Амазонка протекала через Летицию, а это была Колумбия.

Далековато, однако!

Чтобы добраться таким образом потребовались бы дни, а то и недели… Кто его знает сколько? Главное не потерять надежду, а наличие этой реки где-то в некоторой степени и обнадеживало.

Уже под вечер вышел на чащи на поляну и в буквальном смысле «уперся» прямо в то, что осталось от «лаборатории».

А я-то думал, что это находится Бог знает где, а она была рядом.

Ничего не оставили, ни следа от кокаина, ни листочка, ни «пасты», ни «основы», ни в «кристаллах» – ничего.

Не осталось никаких следов, всё сожгли или уничтожили каким-либо иным способом. Все, что можно унести, прихватили с собой и улетели! Единственное, что оставили – это немного еды, немного воды и четыре трупа, изъеденные уже мухами.

Больно было видеть, что одна из них была та самая серьёзная донья, кажется её звали Мануэла, или Марианна… и было не очень похоже, что её убили в самом начале, скорее всего с ней поразвлеклись немного, а потом прикончили.

Заночевал там же, собрал все, что было из еды, оставил автомат, потому что весил изрядно, да и проку от него в джунглях немного.

Хоронить никого не стал.