Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

При мимолетных встречах моих с бароном Фредериксом мне ни разу не случалось слушать его в спорах по каким-нибудь вопросам. Он либо молчал, либо быстро соглашался, либо, наконец, лаконично произносил свой взгляд, без всякой аргументации, которая не укладывалась в его голове. Как исключение, могу рассказать один случай, относящийся к эпохе более поздней, в котором мне пришлось выслушать логично мотивированное мнение барона Фредерикса, немало меня удивившее. Дело касалось частного вопроса о служебных перипетиях графа Воронцова, бывшего тогда кавказским наместником. Случилось это в 1909 году. От времени до времени посещая графа Воронцова в Тифлисе, я ознакомился с возникшим гонением на начальника канцелярии наместника Петерсона. Косвенно оно касалось и самого графа. Гонение шло от оголтелых представителей Союза русского народа: Дубровина, Маркова, Пуришкевича и им подобных. Мотивировалось оно потворством представителей наместника революционному движению на Кавказе, проводником чего был якобы Петерсон. Гонение нашло сочувствие в прессе, особенно в «Новом времени». Газета резко нападала на Петерсона, который обратился к наместнику с просьбой об исходатайствовании расследования возводимых на Петерсона обвинений. Рассказывая мне об этом обстоятельстве, граф Воронцов спросил моего мнения по поводу направления ходатайства Петерсона. Я высказал сомнение в пользе испрашиваемого расследования, которое могло бы лишь раздуть дело. Вскоре после этого, будучи у Фредерикса, тогда уже получившего графский титул, я рассказал ему о сомнениях графа Воронцова в желании по доброте сердца помочь Петерсону. Граф Фредерикс, к удивлению моему, горячо отнесся к вопросу и резко высказался против исполнения желания Петерсона. По его мнению, уже одна наличность производимого дознания в управлении наместника поставит графа Воронцова в неприятное положение лица подследственного. Совершенно разделяя мнение Фредерикса, я немедленно сообщил содержание разговора с ним графу Воронцову. Не знаю, согласился ли граф с заключением Фредерикса, но дело обошлось без производства дознания.

Барон Фредерикс всей крупной карьерой своей был обязан главным образом дружеским отношением к себе графа Воронцова, как товарища по службе в конной гвардии. Граф Воронцов дал ему место начальника придворной Конюшенной части, а затем исходатайствовал назначение его помощником министра двора. Осведомленные люди говорили, что Александр III, соглашаясь на такое назначение, в резолюции своей по этому поводу сделал такую оговорку: «…но чтобы не рассчитывал на место министра двора». Судьба не уважила царскую резолюцию. За уходом из министерства графа Воронцова Фредерикс был назначен его заместителем. Что побудило Николая II на такое назначение, остается загадкой. Молва приписывает это обстоятельство тому, что образовавшаяся вокруг министерского поста скачка претендентов на таковой побудила молодого царя прекратить происки и ходатайства разных лиц. Он остановился на назначении человека, к которому успел уже приглядеться за несколько лет частых замещений графа Воронцова.

В деятельности своей по Министерству двора Фредерикс нигде не проявил своей индивидуальности. Исключением оказался вопрос о замещении ответственных должностей в придворном ведомстве знакомыми ему офицерами Конногвардейского полка. Таким образом, на должность управляющего Кабинетом Государя попал полковник Рыдзевский, на должность начальника канцелярии Министерства двора – полковник Мосолов, а затем полковник Теляковский занял место управляющего Московской конторой театров, а позднее назначен директором театров.

В сношениях с подчиненными Фредерикс был приветлив и изысканно вежлив. Он всегда внимательно принимал доклады и с удовольствием выслушивал иллюстрации их рассказами о каком-либо сенсационном событии, в особенности марательного свойства. При удобном поводе он вставлял такого же характера эпизоды. Мне не случалось слышать из уст Фредерикса похвалы кому-либо из лиц, о которых заходил разговор. Наоборот, всегда слышалась лишь критика и порицание. Но по адресу разговаривавшего с бароном лица он любил выражать комплименты. Вообще в поведении Фредерикса зачастую замечалась фальшь. Он был скор на обещания, но от исполнения их легко отлынивал, приводя малоосновательные доводы, а иногда беззастенчиво отрицал существование самого обещания. В этих случаях он не оправдывал репутации «настоящего джентльмена», которую присваивали ему близкие к нему былые конногвардейцы.