Симонов и Цапля

– Если нет внутренней силы и смирения перенести обиду, то защищайся, не подставляй другую щеку. А подставляй ее тогда, когда чувствуешь, что перед тобой – не законченный злодей. Иначе нет смысла подчиняться злу, его нужно пресекать. И не надо верить всем этим церковным проповедям о том, что, мол, Бог сам злодея накажет. Он не накажет. Злодея может наказать и перевоспитать только его собственная совесть, если она у него еще осталась.

– Спасибо, учитель. Я многое поняла. Надо быть сильным, это так, но где взять столько силы? Время уже за полночь, не знаю, смогу ли я уснуть после нашей беседы, но нужно постараться, завтра ведь у нас целый день в пути.

Начиная со следующего дня, мы неуклонно и равномерно двигались на запад, стараясь держаться на небольшом отдалении от побережья, где проходила основная дорога, контролируемая франками. За месяц мы достигли Марселя, где с неделю отдыхали; мне удалось найти там старых знакомых Фины, с которыми мы когда-то встречались в Риме, и занять у них денег. Мы купили лошадей, обзавелись пропускной грамотой, и с тех пор уже не избегали больших дорог; весь путь от Марселя до Памплоны занял у нас всего две недели. По вечерам мы много беседовали, обсуждали в основном последние завоевания франков и судьбу наших несчастных тюремных товарищей; Адальрик, тем не менее, не упускал случая подурачиться и подразнить нас с Софией. У него, надо признать, были для этого основания – наша взаимная симпатия росла день ото дня и перешла в нежную привязанность. Нас с Софией объединяло на тот момент решительно все – думы, заботы, пыльные дороги и хлопоты по приготовлению пищи, но не это было главным в нашем соединении. Глубокая печаль, как море, в которое погружена душа – вот что я находил в Софии очень близким и родственным мне. Она была спокойна и рассудительна в разговоре, и вполне, как свойственно молодым женщинам, весела и жизнерадостна, но я чувствовал, что где-то в глубине души над ней довлеет бремя горя и как будто какой-то тяжелой миссии – в точности как и у меня самого. Ей было двадцать три года, но чувствовалась, что она перенесла уже столько, сколько иные не переносят за всю жизнь.

В первый наш вечер в Памплоне мы ужинали втроем в трактире, который держал дальний родственник Софии; многие местные узнавали ее с братом и подходили поприветствовать и обняться; Адальрик встретил друга детства и отошел побеседовать с ним; нас наконец, оставили в покое и София взяла меня за руку и вывела на террасу, откуда открывался величественный вид на горы, окружающие Памплону.

– Смотри, Бен-Шимон, вон там, на западе, видишь вытянутое плато и деревни на нем? Одна из них, та, что на северном склоне – это моя деревня. Отсюда полтора дня пути до нее. Ты уже решил, ты остаешься с нами, хотя бы ненадолго?

– Решил. Конечно, остаюсь.

– Боже мой, Бен Шимон, сколько себя помню, с самого детства – лишь война, смерть и кровь вокруг. Вон там, к югу – это деревни мавров. Чертовы сарацины, они не дают нам жизни уже двести лет. А на востоке – франки, эти еще хуже мавров. Бен-Шимон, наши мужчины не успевают дожить до тридцати лет. Но знаешь, мужчинам еще хорошо – они могут достойно умереть за свободу, за Родину. А женщина – вообще не человек. Обращаются с тобой как со скотом, хоть в петлю лезь. Мир – для мужчин, и мы, женщины – тоже для них, особенно на войне. Знаешь, я только от бабки слышала о мирной жизни, когда растишь детей, работаешь в полях и занимаешься домашним хозяйством – тогда женщина еще как была в цене. А сейчас, о Боже, в какое ужасное время я родилась! Я тебе не рассказывала, Бен-Шимон, у меня ведь было трое старших братьев и сестра. Их всех убили, один Адальрик остался.

Я не сразу ответил ей. Я не знал, что сказать. Да, она родилась в несчастливое время – в эпоху завоеваний и переделов границ, когда человеческая жизнь не стоит и чашки супа, и когда все самое страшное в людях выходит на поверхность.

– София, дорогая, войны не будут длиться вечно. Скоро наступит мир и мы забудем весь этот ужас. Поверь мне, франки пришли навсегда. За ними – огромная сила. Они помогут вам отогнать мавров и оставят Васконии частичную независимость, точно так же, как это было при Аквитании, и как это сделал Пипин Короткий двадцать лет назад.

– Франки навсегда? Нет уж, Бен-Шимон, это только через мой труп! Бог все видит, Бог справедлив! Он не допустит этого, мы сами не допустим этого.

Глава пятнадцатая. Любовь.