Деревня Софии вытянулась вдоль узкой ложбины, лежащей меж двух холмов на пологом склоне горы; будь этот склон чуть круче, никакие враги не смогли бы подняться сюда. Здесь было около тридцати домов, небольших, но добротно выстроенных из местного темно-желтого камня. На стенах некоторых домов, вокруг окон, можно было видеть черные подтеки от пожаров; высокие изгороди, сложенные из того же грубо наколотого плоского камня, были во многих местах проломлены; все указывало на то, что деревня переживала тяжелые времена. Сейчас здесь проживало около пятидесяти человек, а когда-то, по словам Софии, количество жителей доходило и до двухсот. Мужчин и вовсе осталось теперь лишь с десяток, в основном это были старики и дети. Дом Софии и Адальрика в их отсутствие стоял пустым, и зарос внутри мхом; два дня мы приводили его в порядок, чинили крышу и очаг. Мне выделили одну из трех комнат в доме Софии; я старался не думать ни о прошлом, ни о будущем, и надеялся найти себя здесь на какое-то время, хотя и не представлял себе пока, в каком качестве. Разумеется, София хотела, чтобы я остался здесь, а я не желал покидать ее, да и возвращаться в Рим мне, наверное, не было уже никакого смысла. Я вновь был выброшен в новую жизнь и не имел никакого понятия, как ее жить; лишь растущая привязанность к Софии берегла меня от отчаяния и уныния, я был не одинок.
Мы с Адальриком присоединились к двум парням, которые чинили по всей деревне каменные изгороди; первые два месяца я занимался здесь той же привычной работой, которую выполнял на каменоломнях в тюрьме. По вечерам, когда хватало сил, мы бродили с Софией по желтым осенним перелескам, окружающим деревню, а иногда спускались вниз, к подножию горы, к бурной, холодной реке. По воскресеньям, когда София уходила в церковь в соседнюю деревню, мы с Адальриком предпринимали разные затеи, я учил его вырезать по дереву, а он меня – охотиться на местных куропаток. Однажды, во время такой охоты, на привале, Адальрик положил мне руку на плечо и сказал:
– Бен-Шимон, нам нужно попрощаться. Я сейчас не вернусь домой, а пойду в соседнюю деревню, к друзьям, и ночью мы отправимся на север, к морю, где франки строят заставу. Сестра не успеет меня задержать, даже если вы предупредите ее. Мы должны разрушить эту заставу, иначе нашим рыбакам на севере придется отдавать франкам половину улова. Я очень надеюсь вернуться живым. Но если не получится, то знайте – мы с сестрой бесконечно благодарны вам за все.
– Адальрик, ты о Софии подумал? Ты единственный, кто у нее остался. Она и так вся убита горем, и твоей смерти не переживет.
– Бен-Шимон, делать нечего. У моих друзей тоже есть родные, но кто-то же должен продолжать борьбу. И потом – все-таки, София уже не одна. У нее есть вы, она любит вас. Берегите ее, Бен-Шимон, а я не могу оставаться в стороне от борьбы.
– Адальрик, послушай, я хочу поговорить с твоими парнями, с вашим вожаком. Я думаю, вы не понимаете, на что идете. Вы разрушите эту заставу ценой своих жизней, но на ее месте вскоре появятся еще две. Франки – не такие уж кровожадные, и они дадут васконам жить спокойно, если вы сами перестанете терзать их набегами. Под ними уже вся бывшая Римская империя, и они не слишком угнетают ни бургундов, ни саксов, ни аллеманов. И васконов они тоже уважают, и не будут вас притеснять, если вы согласитесь жить под короной Карла Великого. Ваша борьба ни к чему не приведет, кроме жертв, она бессмысленна.
– Не такие уж кровожадные? Ладно, напоследок я расскажу вам кое-что, вам не помешает это знать. Вы слышали о битве в Ронсевальском ущелье в 78 году, когда наши уничтожили весь их арьергард?
– Да, Адальрик, это было двенадцать лет назад.
– Так вот, после этого они неустанно мстили нам. Через семь лет, в 85 году, они устроили страшные зверства в наших деревнях. Софию жестоко изнасиловала целая группа солдат, и она чудом не умерла после этого. Все, кто не успел спрятаться в лесу, подверглись пыткам – нас держали и избивали в подвалах в течение двух месяцев, а затем, как вам известно, вывезли в Генуэзскую тюрьму. Прощайте, Бен-Шимон!
Вернувшись в деревню, я не застал Софию дома и ночевал один, а к вечеру следующего дня она привела хмурого и помятого Адальрика и заперла его в своей комнате. Они долго разговаривали и насколько я понял, она добилась от брата обещания, что он не будет в будущем пытаться повторять такие выходки. Потом она рассказала мне, что ее вовремя предупредили подруги и она сумела добежать до соседней деревни прежде брата и поймать его там.