Симонов и Цапля

Мы выпили еще по одному бокалу превосходного хереса и вышли на веранду. На улице стояла не по-лондонски ясная, безветренная июньская погода; цветочные клумбы, окаймляющие соседний дом, источали нежное благоухание; воздух, казалось, застыл вокруг, как скульптура самого себя. Даже голуби, завсегдатаи Вестминстера, исчезли куда-то – наверное, улетели к воде, на Темзу. Природа смотрела на нас, и казалось, ясно давала понять, что всей ее настоящей, нерукотворной красоте – цветам, небу и улетевшим голубям – нет никакого дела до жалких человеческих потуг и стремлений, и что наши так называемые «художественные способности» для нее даже не смешны, а просто незаметны.

Я вспомнил, что давно хотел попросить у моего друга помощи в разборе математического трактата Аль-Фируджи, к которому я время от времени возвращался.

– Послушайте, Джон, спрошу вас, пока я не забыл. Вы ведь профессиональный математик. У меня есть один старинный арабский манускрипт по геометрии, и я уже много лет пытаюсь изучать его, но кое-что не понимаю, кое с чем не согласен, и из-за этого не могу двигаться дальше. Может, вы растолкуете мне?

– Что же, любопытно, можно поглядеть, – отвечал Джон.

Назавтра я принес Джону трактат Аль-Фируджи, переведенный на латынь, а еще через несколько дней мы засели за его чтение. Джон заявил, что знает теорию, изложенную в этом труде, и играючи объяснил мне тот момент, который был для меня камнем преткновения.

– Вы талантливый математик, Джон! – я был удивлен, насколько легко мой друг разрешил мои сомнения.

– Ну что вы, Саймон, если бы! Нет, дорогой, я и в математике тоже лишь хороший середняк, хотя и профессионал. С математикой гораздо проще – там все решает лишь ум, логика, там все строго. Там нет этих, как вы изволили выразиться, «капризов гармонии», хотя сама гармония есть. Но я ведь и настоящей математикой заниматься не могу – мне, знаете ли, надо на жизнь зарабатывать, за этим и пропадаю целыми днями в нашем глупом офисе. Хорошо хоть, что вместе с вами, в приятной компании. Кстати, насчет компании – моя девушка сегодня уехала на три недели к родственникам в Бристоль. Мне предстоит прескучнейший июнь. Давайте, что-ли, этой вашей математикой займемся, у вас есть что-нибудь поинтереснее, чем этот трактат?

Глава двадцать четвертая. Франция, ностальгическая и математическая.

Утром следующего дня, не успел я сесть за свое рабочее место, как Джон подскочил ко мне и с восторгом помахал передо мной каким-то конвертом.

– Это письмо из Франции, от моего старого университетского товарища. Как же, однако, вовремя! Николя уже сто лет не писал, и вот наконец объявился и зовет меня в гости! Я немедленно прошу отпуска и выезжаю.

– В какое же место во Франции вы собрались, Джон?

– В родовое имение Николя неподалеку от Лиможа.

Как выяснилось из дальнейшего рассказа Джона, двадцать лет назад они с Николя вместе учились в Парижском университете и были лучшими друзьями. Это обстоятельство наконец объяснило мне эпизодическую снисходительность и иронию Джона по отношению к нашим английским условностям и манерам: англичанин, поживший за границей – уже не совсем англичанин. А вот француз, где бы он ни жил, всегда остается истинным французом; Николя, по словам Джона, был именно таким неисправимым сыном своей отчизны, а также гениальным математиком, сторонником гугенотов и вольнодумцем такого калибра, какого здесь, в Лондоне, отродясь не видали.

– Не может быть лучшего времени, чем сейчас, для путешествия во Францию. Я не собираюсь весь июнь сидеть дома один и сокрушаться по своей бездарности. Послушайте, Саймон, а поедемте со мной! Когда вы в последний раз были во Франции?

Я не стал долго раздумывать и согласился – мне тоже хотелось тогда развеяться, сменить обстановку. У меня были в тот момент отношения с одной, как оказалось, слишком прозаической дамой, они мне надоели, и я собирался разорвать их. К тому же, южную Францию я не посещал уже очень давно – в последний раз это было, кажется, около двухсот лет назад, во время Каролинской войны. На работе у нас было относительное затишье и нам без колебаний предоставили двухнедельный отпуск. Через два дня, без долгих сборов, мы выехали в Дувр, чтобы переплыть на континент, нанять экипаж и направиться на юг, к солнечной Аквитании.