Симонов и Цапля

Итак, первой целью нашего путешествия был Руан – там Джон должен был передать какой-то важный документ в местную городскую ратушу; оттуда мы собирались свернуть на южный тракт и за пару дней достичь Лиможа. Дорога наша тянулась вдоль побережья Нормандии, то приближаясь к морю, то отдаляясь от него на несколько миль; шквальный прибрежный ветер трепал нашу карету и носил над нами стаи чаек. Поначалу мне казалось, что я никогда раньше не ездил по этой Богом забытой проселочной дороге. Мы гнали вперед, не останавливаясь – выходить и любоваться раскинувшимися вокруг полями пшеницы было слишком несподручно. Вопреки моим ожиданиям, ветер не перестал свирепствовать даже когда мы находились уже на значительном расстоянии от моря, всего в двух часах езды от Руана. Это показалось мне странным, более того, теперь я начал ловить себя на ощущении, что здешние места мне все-таки знакомы, но что-то в них определенно не так, чего-то явно не хватает. К этому необычному ощущению вдруг добавилось смутное предчувствие предстоящей опасности; я уже нисколько не сомневался в том, что бывал здесь когда-то. По мере нашего дальнейшего продвижения мое беспокойство все усиливалось, я еле сдерживался, чтобы не попросить кучера остановиться. Меня уже стало охватывать какое-то наваждение, и я непроизвольно, неожиданно для самого себя, закричал: «Волки, волки!», и тут же очнулся от собственного крика. «Что с вами, дружище? Вам что-то пригрезилось?» – спросил Джон. «Не знаю, сам не понимаю, что со мной», – отвечал я. Карета остановилась, кучер заглянул к нам и осведомился, все ли у нас в порядке. «Скажите, в этих местах водятся волки?» – спросил я. «Да что вы, здесь никогда не было волков, успокойтесь», – отвечал кучер. Мы снова тронулись, но ощущение как будто готовящегося нападения на нас вновь овладело мной; я не понимал, откуда оно берется. Мы проехали еще с милю, впереди показался косогор и развилка перед ним, и я живо узнал это место – там, за правым поворотом, из темной громады леса раньше вытекал ручей, и бежал вдоль дороги до самого Руана. «Из леса!» – осенило меня. Я разом все вспомнил и мое томление разрешилось. Лес – вот чего мне не хватало в местном однообразном ландшафте. Раньше здесь, почти от самого побережья, по обеим сторонам дороги высился черный, непроходимый сосновый лес; когда-то я взбирался с попутчиками по косогору вверх, спасаясь от волков, выскочивших на нас в сумерках из этого леса. В те далекие времена путешественникам не давали покоя местные волки; вдоль косогора стояли наполовину вкопанные в землю схроны для укрытия от них. Лишь трое из нас четверых успели тогда добежать до схрона, один был пойман волками, а сам я отделался несколькими глубокими и болезненными ранами от волчьих зубов. Пока я вспоминал этот страшный случай, наша карета свернула на развилке направо; ручей был тут как тут и все так же струился вдоль дороги, но никакого леса здесь не было – лишь бесконечные пшеничные поля вокруг, насколько хватает взгляда, и самодур-ветер, беспрепятственно носящийся над ними. Я позвонил в колокольчик, пара лошадей, осажденная кучером, остановилась и я предложил все-таки сделать привал, перекусить и дать лошадям напиться из ручья. За едой я спросил у кучера о здешнем лесе и встретил полное недоумение – кучер утверждал, что леса здесь никогда не было; ни дед его, ни прадед, никогда не рассказывали о лесе в этих краях. Однако остатки тех самых древних каменных схронов торчали из кустов на склонах косогора; кучер не знал об этих схронах решительно ничего, кроме того, что многие из них уже разобраны и растащены по хозяйствам. Остаток пути до Руана я провел в слегка озадаченном состоянии – от леса, огромного соснового леса, который когда-то покрывал эти равнины, не осталось и следа! Я попытался припомнить, когда же со мной произошел этот случай с волками и пришел к выводу, что это было, скорее всего, в самом начале пятого века, когда я отлучился ненадолго из моего поместья в Аквитании и путешествовал по северной Галлии; похоже, что с тех пор я никогда не бывал в этих местах. Также вспомнилось, что несколькими столетиями позднее, в период первых нападений сарацин на Европу, я долгие годы дружил в Риме с владельцем мебельных мастерских, и он жаловался на отсутствие древесины и рассказывал о вырубке Нормандских лесов.