Симонов и Цапля

«Франция. Когда-то, несколько столетий тому назад, я был плоть от плоти тобой, Франция, я знал все диалекты твоего языка и все капризы твоей природы. Теперь многое, наверное, забылось. Человек – не библиотека, память ему нужна для хранения того, что хотя бы изредка используется, а все прочее неизбежно смывается потоком времени. Однако, как же так получилось, что за последние двести лет я ни разу не был во Франции?» – думал я, трясясь в карете на ухабистой сельской дороге из Кале в Руан. Как будто из исторических трудов Плиния, я принялся извлекать из памяти события моей жизни во Франции в четырнадцатом веке, и не смог отделить в них случившееся со мной лично от прочитанного мной в хрониках и книгах. Кажется, какой-то сумасшедший парижский философ хотел растворить в кислоте мою цаплю и нанимал грабителей, чтобы выкрасть ее у меня. Или это было веком раньше в Марселе? Кажется, парижские тюрьмы – завшивленные, грязные, полуобморочные, уже отказывались принимать меня и выставляли на улицу. Но скорее всего, меня окончательно отвратили от Франции страшные эпидемии чумы, во время которых Сорбонна закрывалась на годы, а когда открывалась вновь, то даже самый невинный смех в ее полупустых аудиториях казался злорадным хохотом дьявола. В общем, с тех пор, как я уехал во Флоренцию, а затем в Кельн и Лондон, у меня ни разу не возникало желания навестить Францию. Конечно, мне случалось периодически переплывать пролив, но это было в основном по торговым делам в Бургундии, в Брюсселе; до Франции я не доезжал.