Симонов и Цапля

– Ну да. Эти кретины доказали, что оно иррациональное, то есть оно не есть отношение двух обычных чисел, которыми можно считать яблоки, придурков и детей. Кретины рисуют окружность в их иллюзорном, выдуманном пространстве, и делят ее длину на ее диаметр, проведенный в том же абстрактном, ненастоящем пространстве. И это они считают числом Пи, но это их число Пи к жизни отношения не имеет, поскольку жизнь наша проходит не в абстрактном придуманном пространстве, а во вполне конкретном, состоящем из материи, частиц. Вы чего-нибудь понимаете в числе Пи или я говорю с пустотой?

– Понимаю и даже когда-то высчитывал его по методу Архимеда.

– Да ладно! Неужели? – Ирина посмотрела на меня с детским удивлением.

– Ну вот, на ловца и зверь бежит, – восхищенно воскликнула она. – Тогда послушайте – начертите реальный круг, не в пустом пространстве математиков, а в нашем реальном – вот хотя бы на листе бумаге или на песке или в воздухе. Мир в конце концов состоит из мельчайших частиц, самых самых элементарных, вы с этим согласны? Так вот, ваша окружность пройдет через вполне конкретное число этих частиц, и вы сможете посчитать это число. То же самое и с диаметром. И настоящее число Пи будет отношением этих двух количеств частиц – так что в жизни оно обязательно рациональное, а вовсе не иррациональное, как доказали эти ваши кретины-математики. Ясно вам? Не бывает круга в пустоте, без материи. Возьмите круг на песке, вы когда-нибудь такой видели?

– Когда-нибудь видел.

– Вам не приходило в голову посчитать число песчинок, через которые он проходит?

– Нет.

– А я, представьте себе, считала. Так вот, если бы вы посчитали, и нашли бы, например, что он проходит через миллион песчинок, а потом бы посчитали, через сколько песчинок проходит диаметр этого круга, то получили бы примерно 318310 песчинок, плюс минус одну-две. Разделите миллион на это число и получите настоящее, жизненное число Пи – оно всегда будет чуть меньше абстрактного, идеального, математического числа Пи, и оно, как вы видите, всегда рационально.

– А почему обязательно должно получиться чуть меньше?

– Да потому, что существует конечная длина отрезка – это расстояние по прямой между двумя элементарными частицами. Меньше отрезка уже не бывает – это в жизни, но в идиотской математике делить отрезок можно до бесконечности. В нашем примере минимальный отрезок – это линия между двумя песчинками. Прямая линия. Поэтому никакого круга на самом деле не бывает, это лишь фантазия математиков. Физики же понимают, что существует лишь многоугольник с огромным количеством сторон, а не круг. Ваш этот Архимед, кстати, тоже это понимал, он был не математиком, а естествоиспытателем, и знал, что к чему и что почем.

– Но по-вашему получается, что в жизни вообще не может быть гладких, кривых линий и фигур, что они – чистая иллюзия и абстракция?

– Именно так, милейший, именно так. Но математике нет никакого дела до жизни, пропади она пропадом! – и она с треском хлопнула тарелкой об стол; яичница подскочила и разлетелась по сторонам.

Я не стал уточнять, что должно пропасть пропадом – жизнь или математика. Алена уже тащила меня за рукав; мы вышли из комнаты и решили позаниматься в фойе, на первом этаже общежития. Занятие у нас прошло тогда плохо – я был рассеян и не мог сосредоточиться на французской грамматике; Алена тормошила меня, но безуспешно. Я никак не мог прогнать мысли об Ирине, о математике, о Филострате, о моих давнишних вычислениях числа Пи на Лемносе; я думал о том, что для меня, также как и для Ирины, жизнь – важнее математики, важнее абстрактной истины и идеи. В жизни, увы, нет истин; все истины – абстрактны.

Глава двадцать девятая. Мама Ляцкая и Папа Цанский.

Во время нашего следующего урока Ирины не было дома и мы с Аленой отлично позанимались. Около девяти вечера я покинул общежитие и решил не ждать автобуса, а прогуляться до метро пешком. Был прекрасный, теплый и безветренный апрельский вечер; горький аромат вербы витал в воздухе, щекотал ноздри и пробуждал аппетит. Первое в этом году предвкушение лета вдруг нахлынуло на меня и прогнало из тела еще не убитые в нем ощущения утренних заморозков и тающего снега. Все окружающее, без сомнения, было также захвачено этим неожиданным призраком лета – несмотря на сгущающиеся сумерки, жизнь на улице кипела: на скамейках ворковали парочки, дети катались на велосипедах, позвякивая и блестя фонариками; день продолжался в ночь и не желал заканчиваться.

Минутах в десяти ходьбы от общежития, на песчаной дорожке, освещенной яркими фонарями, я заметил Ирину, сидящую на лавочке с книжкой. Она тоже увидела меня, смутилась и как будто с головой ушла в чтение, но когда я поравнялся с ней, мы одновременно подняли взгляд друг на друга и громко, в один голос, произнесли: «Добый вечер!». Ирина улыбнулась и, по своему обыкновению, повернула голову чуть в сторону.

– Вот, иду домой с урока. А что вы, Ирина, здесь читаете?

– Толстого, Анну Каренину. Мама уже замучила меня – прочитай да прочитай. Ну вот, читаю.