Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

В Севастополе установление новой власти сопровождалось живописной демонстрацией. Матросы-большевики, узнав о событиях в Петрограде, на катерах, украшенных красными флагами, начали объезжать корабли флота, призывая к немедленной демонстрации. Суда, стоявшие на рейде, приняли праздничный вид, реяли красные флаги, оркестры играли «Интернационал», матросы пели. В этой атмосфере эсеро-меньшевистские лидеры Исполкома Севастопольского совета вынуждены были заявить, что власть в городе и его окрестностях переходит в руки Совета[944].

Переворот придал новый смысл песням и пению, революционные песни использовались как символы нового режима, однако противники большевиков не хотели отказываться от своих политических символов, уступить эти символы победителям. Революционные песни прозвучали на улицах Петрограда 5 января 1918 г., в день открытия Учредительного собрания. Упоминается, что демонстранты, выступавшие в защиту собрания, шли под красными знаменами, под звуки «Рабочей марсельезы» и «Смело, товарищи, в ногу!». Участвовавший в разгоне Учредительного собрания матрос, позже вспоминал, что «прошла демонстрация спокойно с революционными марсельезами». Корреспондент «Новой жизни» писал: «Пели песни и странно звучали слова „Вставай, подымайся, рабочий народ, иди на врага, люд голодный“, а также „В царство свободы дорогу грудью проложим себе“ от манифестантов, протестующих против политики большевиков, считающих себя представителями рабочих и крестьянских масс». Демонстрантов сопровождали оркестры, в том числе оркестр рабочих Обуховского завода. Вечером в Мариинском театре перед 3-м актом спектакля по требованию публики была исполнена «Марсельеза», выслушанная стоя. Занавес был поднят и один из зрителей произнес речь[945]. Очевидно, гимн Февраля считался символом Учредительного собрания, так полагали его сторонники и защитники.

Но в Таврическом дворце прозвучала иная мелодия. После бурного конфликта с эсеровским большинством Учредительного собрания, представитель большевиков, Я.М. Свердлов, открыл заседание. Затем «слева» раздался призыв: «Товарищи, „Интернационал“!». По словам эсера М.В. Вишняка, он принадлежал большевику И.И. Скворцову-Степанову, только что получившему некую записку от Ленина. Другой социалист-революционер, Н.В. Святицкий, вспоминал: «Этот гимн для многих эсеров — и для меня тоже — был такой же заветной боевой песнью, как и для большевиков. Не помня себя, я вскочил и запел с ними. <…> Это была величественная картина, когда все Учредительное собрание в целом, без различения фракций единодушно пело боевой гимн революционных социалистов». Возможно, на тональность воспоминаний повлияли «обстоятельства времени и места» — текст опубликован в подцензурной советской печати в 1928 г. Иначе вспоминает этот эпизод Вишняк, работавший над своими мемуарами в эмиграции: «Время от времени он (лидер эсеров В.М. Чернов. — Б.К.) оборачивается лицом к членам фракции и широкой жестикуляцией силится ее вдохновить и увлечь. Поют, однако, немногие. На обоих флангах нестерпимо фальшивят. Не только поющие — вразброд, по фракциям фальшивят — самый „Интернационал“ в создавшейся обстановке отдает фальшью». Возможно, автор воспоминаний намеренно хотел «снизить» значение пения социалистического гимна, представить его менее торжественным, менее зрелищным, «фальшивым». Впрочем, другие участники событий также упоминали о том, что Чернов «дирижировал» своей фракцией. Корреспондент «Новой жизни» писал: «…У социалистов-революционеров дирижирует Чернов, у большевиков свой дирижер». По словам большевика Ф.Ф. Раскольникова, лидер эсеров даже использовал пение социалистического гимна для небольшой символической демонстрации: при словах «Но если гром великий грянет над сворой псов и палачей» он сделал выразительный жест, указывая на большевиков. Во всяком случае, лидеры самой крупной фракции никак не возражали против того, чтобы символом Всероссийского Учредительного собрания стал «Интернационал»[946].

Эпизод с пением «Интернационала», по-видимому, оказал известное влияние на отношение многих участников событий к Учредительному собранию, которое воспринималось многими людьми либеральных и консервативных взглядов как «партийное» и «социалистическое». Адмирал А.В. Колчак впоследствии отмечал: «… Учредительное собрание… которое с места запело Интернационал под руководством Чернова, вызвало со стороны большинства лиц, с которыми я сталкивался, отрицательное отношение. Считали, что оно было искусственным и партийным. Это было и мое мнение»[947].

На III съезде Советов, состоявшемся вскоре после разгона Учредительного собрания, исполнялись и «Марсельеза», и «Интернационал», большевики в это время принимали гимн Февраля в качестве одного из символов своего режима. Но затем роль главного официального гимна переходит исключительно к «Интернационалу». «Марсельеза» же все чаще трактуется как гимн «буржуазного» Февраля, противостоящий «Интернационалу» Октября.