Читаем Синдик полностью

На следващия ден Чарлз беше излекуван и се озова в ролята на домакиня — готвеше, чистеше и разтребваше. Но онова, което тя правеше, беше по-важно. Марта лежеше с часове, отпусната в мъхестото сводесто убежище. Дишането й се забавяше. От време на време шептеше трудноразбираеми слова. Те бяха откъслечни и несвързани. Задачата на Чарлз беше да ги осмисля, събирайки отделните части, за да получи цялостната картина.

„… неща като отрязани с трион дървесни дънери, наричате ги (гранати)… обозначени със зелени кръстове, нарисувани по върховете, купчина такива неща… той гледа към тях и си мисли, че губят силата си и трябва скоро да бъдат използвани… те са под дървен покрив… слаб мъж, на чието лице е изписана смъртта, а сърцето му е пълно с омраза… облечен е в синьо и златно… има златни ивици по широката лента около китката му, наричате я маншет, той размахва ръката си пред носа на един човек и му крещи, изливайки цялата си злоба, и човекът се чувства готов да се задуши от собствената си кръв… това е нещо за лодка, която е потънала… не това е за лодка, която продължава да плува… този човек, дебел, нисък мъж, той убива, и убива, и убива, би убил и другия мъж, ако можеше…“

Една лодка обикаля край брега два пъти на ден — на зазоряване плува на север, а пред залез слънце — на юг. От нея претърсват брега с мощни бинокли.

„… това е мъжът с болки в стомаха, но сега той спи… той проклина шкипера… той би трябвало да изчисти очилата си, но не го прави… наистина, покрай брега не се вижда нищо, което би могло да ни притеснява… осем симпатяги на борда и този проклетник за шкипер…“

Понякога виденията я плашеха.

„… дъската над вратата е нашарена с кръг, зиг-заг от едната страна, и една линия нагоре-надолу… наричат я офис на разузнавателната служба… лагерът на дърварите… машината пуфти, пуфти… и мястото, където металът се реже като дърво на машини, които се въртят от… смъртно уморен дребен човек, окован във верига… падна по лице, не може да стане, скапал се е, мускулите му са схванати като сухи клони, той се страхува… те го кълнат, бият го, завеждат го до машината, която се върти… те… те… те…“

Тя скочи, скимтяща, с невиждащи очи. Той протегна ръка и я зашлеви по бузата, плесницата проехтя като изстрел. Главата й се олюля от удара и очите й полека се върнаха от фокуса в безкрайността.

Тя никога не каза на Чарлз какво бяха направили с болния роб в работилницата, а и той никога не я попита. След като се нахрани, Марта се върна отново в състоянието на транс, но в продължение на ден и половина беше несигурна и колебаеща се. Съмняваше се в собствените си видения и заместваше всичко с неясни символи. Заплетената, кървава свада между две кучета на прага на БюПер озадачи Чарлз, докато не се досети, че става въпрос за разправия между двама младши офицери. Накрая получи възможност да отдъхне.

Чарлз дълбоко се съмняваше, че ще може да запомни цялата информация, който получаваше от момичето, без да си води бележки. Скоро обаче с удивление установи, че паметта му се развива вследствие на непрекъснатите упражнения.

Животът на персонала в Ню Портсмут се изясняваше в съзнанието му: хронически уморените служители в управлението на военните арсенали, чийто главна цел бе денят да мине с възможно най-малкото усилие; завладеният от секса дребен мъж от разузнаването, който живееше само заради публичните домове, където си подбираше застаряващи жени — жени, приличащи на майка му; човекът-невестулка в бюрото по корабоплаване, импотентен в леглото и ужасяващ тиранин в офиса си; адмиралът, който усещаше, че остарява и мразеше всички младоци, пропорционално на младостта и здравето им.

И…

„… тази твоя жена… тя там не си е в къщи… тя не си е в къщи… в къщи… никъде не е… дебелият мъж… този който убива, той й говори, но тя не… да, тя е… не, тя не е — тя му отговаря, говори нещо за отвъд морето…“

— Лий Фалкаро — прошепна Чарлз. — Лий Бенет.

Замръзналото в транс лице не се промени; зловещият шепот продължи без прекъсване: „… Лий Бенет външно, а дълбоко в себе си — Лий Фалкаро… и лицето на Чарлз Орсино, също скрито там…“

Неочакван спазъм премина през тялото му.

На седмия ден и двамата се покриха с циреи, вдигнаха висока температура и ги налегна омаломощаваща диария — вероятно не беше им понесла диетата или пък ги беше поразила някаква инфекция. В началото Марта лежеше на тревата със суха, гореща кожа, безжизнени очи и притъпени сетива. Но след това, когато ужасно отслабна, възприятията й станаха по-силни и неконтролируеми. Думите се сипеха като порой от нея, блъскаха се една в друга и образуваха изрази. Чарлз не чу голяма част от тях, а повечето от онова, което чу, не успя да запомни. Самият той страдаше от циреи, треска и диария. Но някои неща, които успя както да чуе, така и да запомни, се опита да забрави — заради ужасяващата им откровеност и скритата в тях безжалостна истина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Радуга в небе
Радуга в небе

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

Дэвид Герберт Лоуренс

Проза / Классическая проза
Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Отчий дом
Отчий дом

С творчеством Евгения Николаевича Чирикова (1864—1932), «писателем чеховского типа», как оценивали его современники, нынешний читатель смог познакомиться лишь недавно. Имя художника, не принявшего Октябрь 1917 г. и вынужденного эмигрировать, в советское время замалчивалось, его книги практически не издавались. В своем самом масштабном произведении, хронике-эпопее «Отчий дом», автор воссоздает панораму общественной, политической и духовной жизни России последних десятилетий XIX и начала XX столетия. Эта книга заметно выделяется среди произведений схожей тематики других литераторов Русского зарубежья. В течение многих лет писатель готовил исчерпывающий ответ на вопрос о том, что же привело Россию к пропасти, почему в основание ее будущего были положены тела невинных, а скрепили этот фундамент обман и предательство новоявленных пророков?

Евгений Николаевич Чириков

Классическая проза