Читаем Синдик полностью

— Наука е — простичко отвърна Лий. — Либерман и неговите последователи отишли прекалено далеч. Това се превърнало в някаква истерия. Експериментаторите бързали прекалено. Те погрешно разчитали резултатите, погрешно интерпретирали статистическите данни, погрешно схващали теоретичните постановки и така оборвали не твърденията на школата, а своите собствени грешки.

— Но аз винаги съм смятал психологията за шарлатания! — запротестира Чарлз, очевидно притеснен от мисълта, че човешкото съзнание може да бъде подложено на строго научно изследване.

Тя сви рамене.

— Не мога да ти помогна. Извършвахме физиологични изследвания на сензорните органи, като се опитвахме да установим по какъв начин се фокусира окото. Тогава аз се задълбах в изучаване на трудове от времето преди Либерман. Търсех някакъв ориентир в мрака. Някои неща звучаха не особено разумно, но успях да попадна на една от анкетите на населението, направени от Либерман. Старецът е грешал абсолютно. Конструкциите на количествената школа доста добре съвпадат с начина на работа на човешкото съзнание. Продължих да проверявам и школите, които са били отречени преди векове като безнадеждно погрешни. Оказа се, че едни повече, други по-малко, но всички те дават добро описание на работата на човешкия мозък. Някои от тях имат и огромна практическа стойност. Аз използвах алгоритмите на теоретичната психология за изчисляване на компонентите при теб и при мене, включително и освобождаването на старата личност. Тя работи. Разбираш ли, Чарлз? Ние сме на прага на нещо велико.!

— Кога е живял този Либерман?

— Не си спомням точните дати. Разпадането на школите става през епохата на Джон Дж. Фалкаро.

Това даваше доста добра датировка. Джон Дж. беше наследник на Рафаел, а той пък — наследник на Амадео Фалкаро, първият лидер на Синдик по време на революцията. При Джон Дж. се наслаждавали на трудно спечелената свобода. Препълнените магазини били радостно изпразвани; законите на съюзите на производителите се разпаднали; строителите работели; доларът стигнал най-високата си точка; в обращение били огромно количество пари. Това време на изобилие все още се помнеше с любов — период на ентусиазирани бунтове срещу мухлясалата схоластика; на весело пречупване на старите начини на мислене, без прекалено много упражнения на съзнанието. Всичко това беше известно.

Той се изправи. Катерът подскачаше и се мяташе по вълните доста сериозно, за първи път откакто бяха потеглили.

— Времето се разваля — каза тя. — Досега бяхме дяволски късметлии.

Той си помисли, но не го каза на глас, че би трябвало много повече да се притесняват от това, че не видяха никой да ги преследва. Североамериканската флота не би използвала ресурсите си за преследване на тяхната лодка, при положение, че се очаква влошаване на времето, което може да я потопи.

— Мислех, че сме непотопяеми?

— В общи линии, да. Ако затворим люковете, тя няма да потъне, също като запечатана бутилка. Но лодката е изградена от множество части, свързани в едно цяло. Няколко часа под ударите на вълните са достатъчни да се разпадне. Е, ако това те успокоява, парчетата също няма да потънат… Бих искал Синдик да имат флота в Атлантика.

— Съжалявам. Най-близката флота, която познавам, е тази на Моб в Големите езера и те нямат намерение да ни прибират.

Радарът примигна, втурнаха се към екрана.

— Нещо на 273 градуса, на около осем мили. Не може да се проследи. Не биха ни заобиколили, за да ни доближат отпред — той се взря на запад и му се стори, че забелязва черно петно върху сивия фон.

Лий Фалкаро вдигна бинокъла и се оплака:

— Нищо не виждам с това.

— Какво очакваш да видиш от палубата на мятаща се по вълните лодка при дължина на оптичната ос от осем мили. Чувал съм за някакви жиро-стабилизирани бинокли, но се съмнявам, че тук има нещо подобно.

Тя завъртя щурвала на 180 градуса; двамата се олюляха и се притиснаха един към друг, когато лодката се люшна в новия курс. Връхлитащите вълни ги блъскаха откъм борда и люлеенето се усилваше. Едва виждаха; бяха вперили поглед в радара. Пръските от вълните замъгляваха картината, но въпреки това след няколко минути се увериха, че обектът е променил курса си на 135. Чарлз бързо предположи каква може да е скоростта на обекта, провери тяхната собствена скорост и направи няколко сметки.

Не каза нищо, но завъртя щурвала на 225 и се върна обратно при радара. Обектът промени курса си на 145. Чарлз отново пресметна нещо и най накрая каза решително:

— Поддържат курс на приближаване към нас. Предполагам, че се изчислява автоматично от радара. Хванаха ни.

— Не може да бъде — недоверчиво рече момичето. — Ние сме по-бързи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Радуга в небе
Радуга в небе

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

Дэвид Герберт Лоуренс

Проза / Классическая проза
Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Отчий дом
Отчий дом

С творчеством Евгения Николаевича Чирикова (1864—1932), «писателем чеховского типа», как оценивали его современники, нынешний читатель смог познакомиться лишь недавно. Имя художника, не принявшего Октябрь 1917 г. и вынужденного эмигрировать, в советское время замалчивалось, его книги практически не издавались. В своем самом масштабном произведении, хронике-эпопее «Отчий дом», автор воссоздает панораму общественной, политической и духовной жизни России последних десятилетий XIX и начала XX столетия. Эта книга заметно выделяется среди произведений схожей тематики других литераторов Русского зарубежья. В течение многих лет писатель готовил исчерпывающий ответ на вопрос о том, что же привело Россию к пропасти, почему в основание ее будущего были положены тела невинных, а скрепили этот фундамент обман и предательство новоявленных пророков?

Евгений Николаевич Чириков

Классическая проза