Читаем Синдик полностью

— Не мога да повярвам — каза Чарлз. — И това е човек от Моб? Да не би да бъркаш? — Той заопипва слепешком из мрака и я откри. Мястото вонеше на бензин.

Тя се притисна към него и промълви:

— Прегърни ме, Чарлз… Да, това е Джими Ригън. Човекът, който ще стане върховен лидер на Моб. Джими беше по-чаровен в хотела в Лас Вегас — чревоугодник, който се опитваше да ме шашне. Поръча си кебап върху горящ меч. Аз пък си поръчах бъркани яйца фламбе върху сабя, а той въобще не разбра, че си правя майтап. Джими също играе поло, но е осакатил трима от съотборниците си, защото е пълен некадърник. Винаги, когато го срещна, се опитвам да се убедя, че той е случайност или изключение, че Моб ще го надживее. Но и баща му също се държи странно. У тях има нещо не наред, а май и целият Моб е нещо сбъркан. Гледат да се представят добре, когато посрещат гости, но хората наоколо се страхуват от тях. Разказват една история, която досега ми се струваше невероятна — но вече й вярвам. Какво би се случило, ако в някой ресторант чичо ми извади пистолет, започне да крещи и застреля сервитьора? Казаха ми, че бащата на Джими го е направил. И нищо не последвало, освен че отнесли тялото. Всички разправяли колко добре станало, че г-н Ригън видял сервитьора да посяга към оръжието си и го изпреварил. Само че сервитьорът не е имал оръжие. Видях Джими за последен път преди три години. Оттогава не съм ходила в Моб. Не ми хареса там. Сега знам защо. След известно време Моб ще заприлича на Ню Портсмут. Нещо не е наред при тях. Въз основа на Договора от Лас Вегас повече от сто години водим мирно съвместно съществуване. Но почти никой не пътува между Моб и Синдик, с изключение на високопоставени личности като мен, които извършват официални посещения. Учтивост. Така че, правиш им дежурни визити и си затваряш очите пред това, което са в действителност. Ето истинската им същност — този тъмен, мокър, вонящ склад. И чичо ми, и другите Фалкаро, и ти, и аз — всички сме като залети от слънцето поля в сравнение с тях. Не е ли така? Кажи, не е ли така? — пръстите й се впиха в ръката му.

— Спокойно — погали я той. — Спокойно, спокойно. Положението ни не е толкова лошо. Всичко ще бъде наред. Мисля, че разбрах как стоят нещата. Това трябва да е плаване, предприето самостоятелно от Джими. Натоварил е танкер за руда с авиационно гориво и амонит и го е извел в открито море. Ако някой от Синдик протестира срещу това, те ще се оправдаят — смятали са, че корабът пренася руда за Ню Орлийнс през Атлантическия океан и Гълфстрийм. Но Джими е откарал товара до Ирландия или до главната квартира в Исландия. Просто малко частно пътуване. Той не би посмял да ни нарани. Съществува Договорът, а и ти си Фалкаро.

— Договор… Всички са еднакви, повярвай ми. Сега, когато сама видях какво става в териториите на Правителството, разбирам това, което съм наблюдавала в Моб. Всички те се разкапват, това е. Гнили са. Видя ли как се отнасяше с теб, само защото си с по-нисък ранг от него! Понякога чичо ми е своеволен, понякога гони хората, дава да се разбере, че той е най-важният в Синдик и не се оставя никой да го учи. Но духът е съвсем различен. В Синдик това е отношението на бащата към сина. В Моб това е отношението на господаря към роба. Отношение, което не се основава на възрастта, на качествата и постиженията на една личност, а на случайността на раждането. Знаеш, че аз съм Фалкаро — и това има тежест. Защо? Не защото съм родена Фалкаро, а защото съм успяла да остана Фалкаро. Ако нямах бърза мисъл и не бях достатъчно интелигентна, щяха да ме лишат от правото да бъда Фалкаро още преди да навърша десет години. Но в Моб не е така. Каквото и да се случи, един Ригън си е Ригън сега и завинаги. Дори ако е долен параноик като бащата на Джими. Дори ако е нафукан мръсник като самия Джими. Господи, Чарлз, страх ме е. Най-накрая опознах тези хора и съм много уплашена. Трябва да видиш Чикаго, за да разбереш. Дворците по брега на езерото, по-разкошни от всичко, което си виждал в Ню Йорк. Мемориалният площад на Ригън, по-хубав от Скрач Шийт Скуеър — огромни, покрити със злато мраморни фигури, стотици метри героически фрески. А бордеите, които можеш да зърнеш само случайно? Сиви тухлени грамади от времето на Третия огън! Децата с лица на мошеници, мъжете с лица на кучета, жените с фигури като бирени варели, и всички те зяпат, когато минаваш покрай тях, сякаш с огромна радост биха ти прерязали гърлото. Досега не разбирах защо ме гледаха така, а и ти няма да разбереш за какво говоря, докато сам не ги видиш…

Чарлз вътрешно се разбунтува срещу тази идея. Беше прекалено груба, и не се съгласуваше с общоприетата картина на живота в Северна Америка. Следователно Лий Фалкаро бъркаше нещо или просто беше изпаднала в истерия.

— Там — мърмореше той, като си играеше с косите й, — там всичко ще бъде наред. Всичко ще бъде наред.

Тя се измъкна от ръцете му и избухна:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Радуга в небе
Радуга в небе

Произведения выдающегося английского писателя Дэвида Герберта Лоуренса — романы, повести, путевые очерки и эссе — составляют неотъемлемую часть литературы XX века. В настоящее собрание сочинений включены как всемирно известные романы, так и издающиеся впервые на русском языке. В четвертый том вошел роман «Радуга в небе», который публикуется в новом переводе. Осознать степень подлинного новаторства «Радуги» соотечественникам Д. Г. Лоуренса довелось лишь спустя десятилетия. Упорное неприятие романа британской критикой смог поколебать лишь Фрэнк Реймонд Ливис, напечатавший в середине века ряд содержательных статей о «Радуге» на страницах литературного журнала «Скрутини»; позднее это произведение заняло видное место в его монографии «Д. Г. Лоуренс-романист». На рубеже 1900-х по обе стороны Атлантики происходит знаменательная переоценка романа; в 1970−1980-е годы «Радугу», наряду с ее тематическим продолжением — романом «Влюбленные женщины», единодушно признают шедевром лоуренсовской прозы.

Дэвид Герберт Лоуренс

Проза / Классическая проза
Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Отчий дом
Отчий дом

С творчеством Евгения Николаевича Чирикова (1864—1932), «писателем чеховского типа», как оценивали его современники, нынешний читатель смог познакомиться лишь недавно. Имя художника, не принявшего Октябрь 1917 г. и вынужденного эмигрировать, в советское время замалчивалось, его книги практически не издавались. В своем самом масштабном произведении, хронике-эпопее «Отчий дом», автор воссоздает панораму общественной, политической и духовной жизни России последних десятилетий XIX и начала XX столетия. Эта книга заметно выделяется среди произведений схожей тематики других литераторов Русского зарубежья. В течение многих лет писатель готовил исчерпывающий ответ на вопрос о том, что же привело Россию к пропасти, почему в основание ее будущего были положены тела невинных, а скрепили этот фундамент обман и предательство новоявленных пророков?

Евгений Николаевич Чириков

Классическая проза