Сингулярность 2.0. Биотех

Трудно сказать сколько, но большая часть молодежи ушла в гремлины: наших знаний для этого хватило. В отличие от восстановления Щита. Маленькие существа, так непохожие на предшественников, представляют собой новое человечество Сифены, расу, решившую не цепляться за прошлое, а соответствовать тому миру, который достался. Возможно, в новом обществе имеются собственные понятия о благородстве, любви и целесообразности, но вся беда в том, что оно никоим образом не сочетается со старым, вымирающим морвейнским миром. Нас вычеркнули из новой жизни, решительно и безжалостно. Но ведь это не просто новая раса – гремлины еще и наши дети…

Сначала их создали, чтобы заселить разрастающиеся пустыни, обеспечив себе новых помощников, но что-то пошло не так и создания восстали против создателей – история, старая как мир. А потом наши дети, один за другим, стали уходить в гремлины. Вот тогда-то и стало ясно, что старый мир обречен. Сегодня появилась робкая надежда. Сможем ли мы измениться, не потеряв золотого человека внутри?

Александр Придатко. Разные машины из древесин

1

…Падает ли дерево посреди чащобы, если окрест никогошеньки нету?

Вазь думает это четко, оглушительно ясно, задрав курносую головенку к причальной площадке с обтрепавшимися флагами. Папка часто спрашивал про дерево в буераке, иной раз с усмешкой, а подчас – глядя строго, немигающе. У Вазя, конечно, не спросил бы нипочем; Вазя он таскал на плечах, подкидывал к вечернему небу в погожие осенние дни и обожал просто так, не ожидая никаких ответов. Вазька Оксин, однако, на всякий пожарный вызубрил и ответ. На будущее. На когда-нибудь.

Дерево, рухнувшее посреди пущи, считай, что и не падало. И даже не существовало.

Вот такой ответ.

Но то дерево. В глухом лесу.

Огромный чернодонный корабль-кленера стремительно вырастал, валился из-промеж облаков, судорожно хлопая крыльями. Рычала корабельная букцина, воздух наполнился приторным духом сиропа. На площади у вокзала усиливался гвалт и ор, люди бросились врассыпную, не считая ветробежных служащих в фуражках, ринувшихся как раз на башню.

Вазька взвизгнул и принялся торопливо карабкаться повыше, повыше, оскальзываясь на решетчатых плетеных ступенях. Главное – не дать себя поймать, ведь тогда надерут уши и спустят вниз, мальчишкам на смех! А ведь он примчался сюда впереди всех, длинными козьими скачками, приговаривая под нос: «Пап-пка, пап-пка»… принес полные щеки новостей, распиравших голову не хуже корабельного пузыря. Месяц, всего месяц отсутствовал Вазькин отец, а случилось-то в Макоцветях столько всего, что, не ровен час, упустишь…

Наверху оказалось невыносимо просторно. И – все еще день. Вазька оторопело оглядел городок, цветным платком растянутый на холмах по обе стороны от вокзала, сверкнул глазами на рассыпанные тут и там золотые купола церквей, на рдеющие, бурые и желтые крыши, на пестрый парк, составляющий кронами гербового грифона на красном фоне, на конические крыши гимназии и шатер кровли публичной школы. Замер, разглядев вдали чудовищные силуэты дремлющих chênegéant, бездействующих по причине воскресенья.

С шипением команда кленеры стравила еще одну порцию газа из подъемного пузыря. С Вазьки слетела забавная детская шапочка-бескозырка, да и сам он еле удержался на ногах. Пригнулся, щуря слезящиеся глаза, поднял голову наверх – и, даже не слыша истошных воплей снизу, понял, что уже нипочем не успевает убраться.

Дно кленеры – не самого крупного грузопассажирского судна – выросло во все небо, тускло мерцая окантовкой задраенных люков. Дно вращалось – беспорядочно и быстро, слишком быстро, чтобы считать, что все в порядке. Дно нацелилось размолоть причал, башню, да и Вазя, верно, заодно. Мощными гребками ветряки сумели-таки уложить вдоль борта золотистое по осеннему времени крыло с алыми прожилками, и кленера рыскнула рьянее, вниз полетели спасательные круги, полунадутый жилет, черная курительная трубка…