Сингулярность 2.0. Биотех

И продолжал мастерить сложную раму из ходуль, подмигнув Вазьке, когда доктор вышел, притворив за собой дверь.

Мальчишки пришли к Вазьке всего один разочек, да и то лишь втроем. Оська долго рассказывал, что творилось после падения корабля (сколько бы и кто ни говорил об этом, всегда получалось примерно так: Падение Корабля – и Вазь все никак не мог взять в толк, о каком Корабле речь, кленера-то рухнула достаточно старенькая, обросшая клещом и тлей, испачканная гуано каких-то пернатых…), но в конце концов рассказал все и умолк, обессиленный. Вазька невольно улыбнулся: он же мчался тогда, давным-давно, к пристани именно такой же. Слухи и россказни, жуткие истории и обрывки разговоров у уличных колонок… Макоцвети тогда гудели и звенели новостями; однако стоило упасть одной подержанной кленере – и мир сдвинулся со своей оси, раз и навсегда поменяв ценность известий и расставив вещи в другом порядке.

Потом тишина Вазьке надоела, и он начал спрашивать.

– Контрольные? – удивился Оська. – Ты чо-о-о? Какие там еще уроки, я же говорю: пушки тут привезли, стреляли из них, даже посбивали кого-то… арборьеры теперь все в военной форме, гоняют Алидоров с Артемонами по улицам, шагу не пройдешь – а уже бегут, щелкочут, сяжками в лицо суются…

– Ого. – Вазька попытался представить себе картину. Огромные муравьи-детекторы Артемоны обслуживали обычно пристани и разновсякие присутственные места, но никогда не лезли к людям без команды. И вдруг Вазь не выдержал:

– А ко мне, пацаны, что-то тетя все никак не…

У окна громко, с грубым деревянным грохотом сверзился Табурет, которого по-настоящему звали Карло Джеппетто. Парни тут же вскочили и засобирались, испуганно поглядывая на страшного темного человека, настоящего сильворга, повоевавшего в местах, о которых они только в журналах для подростков читывали.

Ответа Вазька так и не дождался.

А поздним вечером, в свете люминесцирующих панелей, Карло подошел к нему и предложил попробовать забраться в сбрую. Вазька влез в ремни, прижал к непокорным ногам устья ходулей… и вдруг встал во весь рост, прямо на кровати.

Упал, конечно… но Табурет подстраховал, не дал расшибиться и сломать свои труды. Только так, прижатым к мощной груди Карло, Вазь вдруг понял, насколько исхудал и истончился его спаситель. И заметил, что груши, густо увешавшие плечи Джеппетто, уже начинают румяниться.

– Научишься, – тихо сказал Карло. – В другое время тебя бы лечили, да и вылечили бы наверняка… Но сейчас начинай думать, что ты на войне, пацан. На войне.

И, уже забираясь в койку подле окна, добавил под нос, едва слышно:

– А лучше – что мы на ней уже погибли.

4

Тетя и обе ее дочки не показывались; Вазька догадывался, что после маминого побега и слухов про папины злодейства неприятностей у семьи хватало по горлышко и без того, чтобы взваливать на себя больного ребенка.

Спустя две недели он услышал от сестер милосердия в коридоре, что всех их забрали в концентрационный лагерь где-то в степях. Он проревел целый вечер и твердо решил выздороветь, чтобы спасти их всех сразу. Сразу и навсегда. Выручить. Вызволить.

И ускакать в закат в дальние авригвайские пампасы.

Тем не менее выздоровление Вазьки шло не ахти. Новые ноги, целых шесть штук, отказывались двигаться в такт, требовали все время думать о том, куда и какую ставить, в какой очередности, насколько медленно или быстро.

Он опрокидывал тумбочку, заваливался навзничь, а то и рушился ничком как подрубленный… но с каждым часом все меньше. Карло, теперь снова начавший есть по-людски, пусть и очень мало, все время подкармливал Вазьку грушами с плеч и странными абрикосинами с затылка. Диковинные фрукты здорово помогали, пахли дальними странами и надеждой, что когда-нибудь все наладится.

– Завтра уходим, – сказал вдруг Табурет, глядя в окно на пылающий закат. – Завтра, пацан, или уже никогда.

И, как всегда, промолчал, не ответив на расспросы. Сидел, ероша волосы и листву, вперемешку курчавившиеся на макушке. Обрывал цветы, морщась от боли. Думал о чем-то, чего не хотел рассказывать мальчишке.

Но Вазьке хватало и того, что он успел увидеть и заметить сам.

Гнезда корнеплети потухли, оставшись пустыми красивыми розетками на стенах. Сколько он ни пытался подключить дощечку, ни единого значка на ней так и не проступило – даже настроечных узоров. Подсолнух в конце концов осыпался и скукожился в крючковатую валежину. Громыхание, конечно, больше не звучало, зато шум машин и гулкий топот шенжантов неуловимо поменялись. Каждый раз, когда по улице кто-то проезжал или прогонял огромное взрастройство, Табурет вздрагивал и ругался все страшнее и злее.

Каким-то образом в случившемся был виноват и отец Вазьки.

Но убить самого пацана Карло Джеппетто больше не сулился.

Ночью две чудовищные тени выбрались наружу, в больничный сад и ринулись под прикрытие деревьев, сторожко вслушиваясь, не донесутся ли щелкающие шаги Алидора или Артемона. Вазька думал, что у тех, кем бы они ни были, кто захватил Макоцвети и изменил его маленький мир, должны быть свои детекторы, но даже не представлял какие, сколько и как их распознать.