Сингулярность 2.0. Биотех

Табурет же ничего не говорил, стремительно двигаясь впереди.

Нападавших, кинувшихся на них, было трое. Двое подсекли ноги Карло, продолжая нахраписто и от души колотить даже после того, как раздался выразительный хруст. Третий накинул на голову Вазьке мешок и, не успел он решить, стоит ли вопить или все же поостеречься, отвесил пару могучих оплеух. Вазька упал на колени. Его вырвало – громко и противно.

– Карло, – пропищал он каким-то уже не очень и своим голосом. Голосочком прежнего, наивного Вазьки, способного бегать и карабкаться на собственных ногах. – Карло, помоги…

Удары прекратились. Мешок сорвали с головы Вазьки, наведя на него луч фонарика. Кто-то ахнул, кто-то безборно выразился в три этажа.

– Сынок.

Вазька поднял голову, не веря своим ушам. Человек, стоявший возле Табурета с дубиной в руке, оказался изнуренным, потемневшим с лица папкой. Самым дорогим и родным. Но сейчас что-то в этом родном лице насторожило Вазиля. Что-то темное, угрожающее и гораздо более страшное, чем злосчастный Черный Табурет из страшилок.

– Что с тобой… сделали? – спросил отец сухо и зло. – Они… они за это заплатят!

И достал такую же машинку, как у боромольного господина с пристани.

Это просто такой кошмарный сон, подумал Вазька с облегчением. Просто сон, и…

А потом что-то изменилось. Он стоял на коленях и видел, как остальные люди у больничной ограды замерли, а их лица – даже Карло! – превратились в лицо странной девочки с лиловыми глазами и голубыми волосами. И все они – вся она – в едином движении повернулись к Вазьке.

– На самом деле все и всегда просто. Кому-то надо получить что-то. Получить больше, новее, быстрее… иногда – дешевле, задаром. Все просто.

Она окружила Вазьку, исподволь начав вращаться, будто в хороводе.

– Хочешь стать тем, что получают? Или – кем-то, кто способен взять сам?

Вазька медленно кивнул. Поднялся на ноги.

Девочка была смешная. Очень неуклюжая. Глупая. И злая.

5

Земля к утру окончательно остыла, от обрыва тянуло сыростью и росяной свежестью. Вазька осторожно убрал корешки, высвобождая левую руку. Поднял запястье, глядя на тугой клубочек завязи. Так и не разобрался, груша или яблоко пыталось дозреть. Зашипев, содрал розетку листочков и крохотный плод.

Поежился и захныкал, выбирая из почвы остальное. Старался думать не о том, откуда в нем все эти корешки, почему на локтях проступает кора. Главное – что ночью вышло прорасти до живых корней, до корнеплети. Даже на окраине города и разрушенная чуть не до основания, корнеплеть оставалась чем-то уютным, привычным. Надежным. Домом.

– Этот Табурет тебя подвел тоже, не обманывайся, – сказала девочка с лазурными кудряшками. Сказала из-за плеча, хоть он все еще лежал на спине. – Отец – тот и вовсе…

– Заткнись, – тускло попросил Вазька. – Просто… просто заткнись. Я слишком голоден и ослаб, вот и все.

– Возле больницы…

– ТИХО!!!

Возле больницы скорости и силы хватило, чтобы застать врасплох каждую чертову девчонку и не схлопотать пулю. Каждую – кроме той, неподвижной, что смотрела помутневшими глазами Карло, проигравшего последнюю свою войну. От каждой взять то, чего… Взять – самому.

Вазька обхватил голову руками и постарался ничего, ничегошеньки об этом не знать. Не помнить.

Кроме одного. Пожалуй, да. Кроме городского парка. Кроме одного пакета. Кроме…

Дракедры, мечтательно подумал он. Дракедры – это до дна туч.

Вчера, когда из кузова ночевавшего тут же грузового шенжанта выгружали тела, никто не пришел попрощаться с Вазькиным папкой. Да и сам-то Вазька, считай, не пришел: так, стоял поодаль, молча и неподвижно. Миротворцы окружали площадку с просторной ямой – могилой – посредине, выглядели спокойно и уверенно, но горожан близко не подпускали. Кроме пары сорванцов вовсе уж мелких и лопоухих, никто, впрочем, и не пытался приближаться. Хватало в Макоцветях проблем и без горстки подпольщиков, наверняка расстрелянных в каком-нибудь подвале.

К ночи Вазька вернулся к могиле, упал ничком и рыдал, пока не лишился последних сил. Попробовал привстать – и обнаружил, что ладонь приросла к земле. Оторвался, испытав боль, какой никогда раньше не знал, даже после кленеры, и… Оторвался, побежал прочь, воя; вернулся – почти сразу.

И лег на спину. Прямо на могилу.

Лежал до самого рассвета. Замерз. Изголодался.

Если бы не утратил бдительность, не развопился бы, конечно. Не пропустил бы звука уверенных быстрых шагов.

– Мальчик. – Чья-то рука легла на Вазькино плечо. – Мальчик, тебе не нужно на это смотреть. Не надо тут быть.

Солдат. Крепкая, сильная и теплая ладонь. Пальцы… Вазька вслушался в себя – и упустил момент, когда корешок прорвал кожу, уже почти не больно, почти не ощутимо. Почти естественно.

– Нужно, – торопливо возразил Вазька, холодея. – Мне обязательно нужно на это посмотреть. В конце концов…

В конце концов, там мой отец, не добавил он. Никто не понял бы, что именно это значило нынешним утром. Вместо того мальчишка спросил:

– У вас сильвопротез, верно? Очень… красивый.