– Видите наконечник? Трёхгранный, с маленьким иероглифом – такие делают в мастерских Южной Сун. Опять-таки, само по себе – не улика, такие наконечники продают на вес на любом рынке, – Инь Шаньзей хитро прищурился. – А вот взгляните-ка на эту рану.
Опустившись на корточки перед трупом молодого парня – погонщика, судебный чиновник указал на его шею:
– Мы вытерли рану… Видите, небольшой такой четырёхгранник.
– Кончар? Копьё?
– Нет, господин – ни то, ни другое, – следователь покачал головой. – Судя по манере удара – это клевец, любимое оружие сунцев.
– Клевец, – тихо повторил Баурджин. – В соседней империи Цзинь его тоже любят.
– Цзинь, кажется, сейчас не до нас, – напомнил следователь.
Князь согласно кивнул:
– Не до нас. Чингисхан сильно потрепал их и привёл-таки к миру. Значит – все косвенные улики указывают на сунцев?
– Похоже, что так, – отозвался чиновник.
– А в тот, прошлый раз, какие были стрелы?
– Самые обычные, господин наместник. Без всякого клейма, местные.
– Сунцы… – Баурджин задумчиво обвёл глазами убитых. – Но, чёрт побери, какая выгода от всего этого Южной империи?
– Не знаю, господин, – пожал плечами следователь. – Знали бы выгоду, давно нашли бы убийц.
Глава 5
ОАЗИС ЦВЕТОВ И ЛЮБВИ
Зима 1216–1217 гг. Ицзин-Ай
Кто мы – ты поняла?
Две восковые красные свечи.
Призвали нас на пиршество в ночи…
– Не хотите ли отвлечься от государственных дел, господин?
– Отвлечься? – оторвавшись от бумаг, Баурджин непонимающе посмотрел на мажордома.
– Ну да, отвлечься, – с поклоном подтвердил он. – Я вижу, сколь пагубным образом ваши дела сказываются на вашем здоровье, а ведь здоровье государя – самое большое сокровище государства.
– Отвлечься…
Князь вдруг подумал, что мажордом, чёрт побери – прав! Уже голова пухла от важных бумаг, отчётов, докладов, доносов… Ко всему этому, приходилось держать в уме тысячи дел, и хорошо ещё нашёлся такой ответственный и нечего не забывающий секретарь, как Фань, если б его не было, господину наместнику пришлось бы куда как туго.
– Что вы понимаете под словом «отвлечься», Чи Янь? Завалиться в какую-нибудь корчму или устроить пир здесь, во дворце?
Чи Янь улыбнулся:
– Нет, господин, в данном случае дворец не очень подходит – вам нужно сменить обстановку, развеяться… в компании очень достойных и преданных вам людей.
Князь расхохотался:
– А они у меня есть – преданные?
– Конечно, мой господин, – мажордом поклонился.
Господи! И этот уже без шиньона, с обручем… Нет, кажется, с тонким кожаным ремешком.
– Что это у вас с головой, Чи Янь?
– Вы ввели в обиход новую моду, господин наместник, – с новым поклоном пояснил мажордом. – Так ходит уже полгорода. Ну, разумеется, не простонародье.
Баурджин больше ничего не сказал по этому поводу, лишь хмыкнул и поинтересовался, какую именно корчму господин управитель дворца предлагает для «отвлечения»?
– О, нет, нет, вовсе не корчму! – в ужасе округлив глаза, Чи Янь замахал руками. – Есть одна вполне достойная женщина, некая вдова Турчинай, у неё частенько собирается в высшей степени почтенное общество: влиятельные чиновники, учёные, литераторы. Вот и сейчас, в первый день «больших холодов», соберётся. Осмелюсь дать вам совет, господин наместник?
– Давай, чего уж.
– Давно хотел вам сказать, негоже государю уклоняться от светских приёмов.
– Это я-то уклоняюсь? – ахнул нойон. И тут же рассмеялся: – Ну, вообще-то – да. Так ведь никто же мне не предлагал – вы первый.
Мажордом молитвенно сложил на груди руки:
– Согласен, мой господин – это полностью моя вина. Мне бы надо было пригласить вас куда раньше!
– И Фань, секретарь, ничего про это не говорил, – вполголоса заметил князь. – А ведь мог бы намекнуть, наверное. Он ведь тоже из высших кругов, сколь мне известно.
– Фань?! – Чи Янь презрительно скривился. – Нет, он, несомненно, очень умён и расторопен, но… Но способен легко испортить любой праздник, любое веселье! Видите ли, мой господин, Фаня давно уже никуда не зовут – считают жутким занудой.
– Занудой? – хмыкнул нойон. – А вообще – да, есть в нём что-то такое. Так, когда, говоришь, соберётся общество у этой вдовы… как её?
– Турчинай, господин.
– Турчинай. Немножко странноватое имя. Она не тангутка?
– О, в ней столько всего намешано. Чрезвычайно, я бы сказал, обворожительная женщина, чрезвычайно. А приём у неё завтра, я уже говорил – в первый день «больших холодов».
«Шестнадцатого января» – тут же перевёл для себя Баурджин. И рассмеялся – ну надо же «большие холода», видали б они по-настоящему большие!
О, он тщательно подготовился к походу в гости! Одел бархатно-чёрный, с серебром, халат, чёрный остроносые сапоги, даже – по совету того же Фаня – почернил ногти. Цвет зимы – чёрный, а встречают, как известно – по одёжке.
Так и встретили! Достойно, с поклонами и бурным восхищением.
– Я так рада, так рада вашему визиту, господин наместник!