Сиротки

Рваный ворон возник между кьенгаром и егерем, раздув зоб, но в атаку не спешил. Латерфольт вздохнул. От пережитого голова кружилась. Как он объяснит это Хроусту? Неужели он правда собирается пойти на поводу у человека, который только и делал все эти годы, что убивал его товарищей? У человека, который повинен в смерти его собственной семьи, какой бы та семья ни была?

Но слова и взгляд, которым он их сопроводил, заронили в сердце Латерфольта трепетный огонек надежды, а тяжесть свитка в сумке подкрепляла вспыхивающие в его мозгу образы. Дар. Мир. Хотя бы пару лет без погребальных костров… Разве это не стоит того, чтобы попробовать?

Уже скрываясь в лесу, он в последний раз обернулся на кьенгара. Тот проводил его взглядом, снова натянув на лицо ядовитую гримасу, но вдруг до Латерфольта донесся его невнятный шепот, похожий на сонный бред:

– Если ты вздумаешь меня обмануть, мерзкий лисеныш, я воткну в тебя сотню твоих же стрел.

XVIII. Зов

За обедом Шарку усадили по левую руку от Хроуста. Латерфольт, который, как самый старший из Детей Хроуста, должен был занять место по правую руку, сел рядом с ней. Возникла заминка: Сиротки долго не могли решить, кому занять место егермейстера, и Кирш, как обычно вопя во всю глотку, уже протискивался к креслу. Но громовой голос Хроуста перекрыл гвалт:

– Вы все уже насиделись со мной. Хватит! Я же вижу, как вы закатываете глаза на мои шутки и истории, которые я рассказываю по двадцать раз.

Все в столовой встретили его слова оглушительным смехом и заверениями, что истории гетмана можно выслушать и сто, и пятьсот раз. Хроуст довольно разулыбался. Его манера подшучивать над собой действительно пленяла.

– Посадите ко мне мальчика.

Он повернулся к Дэйну, который уже занял место на лавке рядом с егерями Латерфольта, Якубом, Таррой и мрачной, как туча, Тальдой. Растерянно оглядываясь, он пытался понять, кому адресованы слова Хроуста.

– Да-да, ты! – подтвердил Хроуст. – Иди скорее сюда. Еда стынет.

Нерешительная походка Дэйна, который провел с Хроустом и его людьми у костра целую ночь, но все равно не мог поверить в свое счастье, тоже была встречена веселым, беззлобным смехом.

Шарка смеялась со всеми: глуповатое от счастья лицо брата отвлекло ее от тяжелых мыслей, которые преследовали с самого утра. Латерфольт ускользнул до того, как она проснулась. Воспоминания Вилема и разговор Свортека с молодым Латерфольтом, влившиеся в ее голову, навалились на нее хуже похмелья. Может, это просто особо яркие и живые сны? Но нет, она помнила все до мельчайшей подробности. Теперь она намного лучше понимала, что творится в Бракадии и с чем ей придется разбираться как наследнице Свортека.

Мысли о Свортеке давили и путали. Сначала он был чудовищем, которое равнодушно наблюдало, как его люди уничтожают целые деревни; затем превратился в миротворца, подарившего Латерфольту Нить, а с ней и целый Тавор. Причем Шарка не просто смотрела воспоминания – она была им, Латерфольтом. Она чувствовала его злость на себя, страх и нерешительность. Чувствовала, как его ранила смерть товарища. Ощущала его надежду, подаренную злейшим врагом…

Латерфольт пришел за ней днем, чтобы отвести на обед в общую столовую, и Шарка вспомнила, как испортила их ночь. Но егермейстер вел себя так, словно ничего не случилось. Он взял ее под руку, болтал и шутил – лучезарный, не подозревающий, что она против собственной воли подсмотрела за самыми важными событиями его жизни. Что-то подсказало Шарке, что рассказывать об этом пока не стоит, как и о том, что Свортек передал ей Дар случайно и уж точно не посвящал в свои планы. Пусть егермейстер спросит сам.

Ей очень не хотелось потерять ту нежность, с которой Вилем держал ее за руку, и гордость, с которой он принимал приветствия Сироток и таворцев. К тому же вчера ночью впервые в ее жизни дрожащий от возбуждения мужчина не стал брать ее силой, позволил решить самой, хочет ли она близости, и не оскорбился отказом… В это поверить было труднее, чем в увиденное во сне.

У самого входа в столовую Шарка остановила Латерфольта и, краснея, как в первый раз, поцеловала в колючую щеку. Его лицо осветилось широкой улыбкой, и Шарка с облегчением отметила, что маленького Вилема она за ней не увидела.

– Шарка. – Хроуст вывел ее из размышлений, дождавшись, когда она закончит с едой.

– Да, мой гетман? – Никаких «панов» – она это запомнила.

– Мне не давало покоя всю ночь: твой Дар всегда выглядит как собака?

– Да. Чаще всего у демонов сразу несколько лап и голов. Но в чистом виде это что-то вроде собаки.

– Хм, интересно… А почему?

Шарка задумалась. Дэйн пришел на помощь, несмело тронув Хроуста за плечо, и, когда тот повернулся к нему, показал: «Потому что у Шарки в Тхоршице была свора собак, которых она кормила».

Эта мысль никогда не приходила Шарке в голову. По правде говоря, она вообще старалась не думать о Даре, словно боялась, что эти мысли могут вывести ее к чему-то дурному.

– То есть Дар приобретает ту форму, которая имеет для тебя какое-то значение? – спросил Хроуст.