Сироты вечности

Он есть Наполненное, что воссоединяется с Пустым.

Он есть святое совокупление.

Он есть любовь и ее умерщвление.

Он есть святой и предающий святого.

Он есть светлейший свет дня и глубочайшая ночь безумства.

Его зреть – слепота.

Его познать – недуг.

Ему молиться – смерть.

Его страшиться – мудрость.

Ему не противиться – спасение.

Бог пребывает при…

Внезапно совершенный умолк. Его взгляд устремился к дверям церкви. Один за другим прихожане начали поворачивать голову и тянуть шею, чтобы понять, кто или что прервало службу.

Я никогда не видел драгомана одного. И ни разу не видел так близко. Оба новых впечатления пугали.

Он – я буду говорить в мужском роде, хотя драгоманы бесполы, – был примерно моего роста, но с куда бо́льшими глазами и ушами, практически без губ, без видимых зубов, без четкого подбородка, но с длинным заостренным носом. Голова у него была страной формы: недоразвитый с виду череп, скошенный лоб, переходящий в длинные синаптические нити, которые со слабым металлическим шуршанием тянулись за драгоманом по полу. Пальцы на руках были слишком длинные, как будто в них есть лишняя фаланга, а то и несколько, и пугающе уплощенные. Ступни плоские и чересчур широкие; пальцев на ногах не было вовсе, и я слышал, как он шлепает босиком по каменным плитам церкви-хлева. Сами ноги – длинные, с непривычным расположением суставов – производили ошибочное впечатление почти бескостных. Драгоман был полностью лишен волос и, разумеется, одежды; когда он проходил мимо моей скамьи, я увидел, что его кожа влажно поблескивает, словно застывший воск. Сосков у него не было. Я приметил восковую кожаную складку внизу живота, скрывающую отверстия для испражнения и мочеиспускания; всем известно, что у драгоманов отсутствуют органы размножения как таковые, и потому они более бесполы, чем гермафродиты.

Он остановился у скамьи Кемпа и странно согнулся в поясе. Голос у драгомана был высокий, как у ребенка, но без детского очарования.

– Ересиарх повелевает вам выступить сегодня в башне архонтов. Твои люди должны быть одеты и готовы к тому времени, когда в час третьей рудничной смены уляжется ветер.

Возможно, он сказал и что-то еще, но, если и так, его слова заглушил изумленный гул собравшихся в церкви.

– Это наш шанс, – прошептал Хемингс, когда в тот вечер мужчины набились в одну из двух гримерных «Музы».

– Какой шанс? – спросил Гоф.

Кемп и Конделла решили дать Шотландскую пьесу, несмотря на все протесты Бербенка. Аллейн и Аглая никаких чувств не выразили.

– Нанести удар, – ответил Хемингс. Он наряжался для роли Дункана.

Гоф возвел очи горе́.

– О чем ты? – спросил я. Мне и без революционных фантазий Хемингса было страшно от одной мысли, что сегодня предстоит выступать перед архонтами.

– Я никогда не слышал, чтобы труппу приглашали к архонтам… в их башню, – прошептал Хемингс.

– Ты никогда такого не слышал, потому что такого никогда не случалось, – сказал Старый Адам.

Сегодня он был нашим Банко, а больше всего он любил роль Призрака в «Гамлете». Адам бывал на стольких Бардовских встречах в Стратфорде и играл на стольких фестивалях, сколько Кемпу с Бербенком и не снилось, и хранил в голове больше древней премудрости, чем кто-либо из «Слуг Земли».

– Тогда это идеально, – прошипел Хемингс, натягивая лысый парик.

– Для чего идеально, бога ради? Мы ничего не можем там сделать… кроме как дать представление, я имею в виду. Если мы… если бы мы…

– Синтезаторы боли, – пророкотал Кук. – До конца жизни плюс еще сколько-то.

Хемингс усмехнулся кривой усмешкой Яго:

– Когда мы подведем «Музу» к их башне, мы установим двигатели на полную мощность и улетим раньше, чем…

– Да заткни уже хлебало, Хемингс, – сказал Бербенк (мы и не заметили, когда он подошел ближе). – Мы не летим туда на корабле. Драгоман сказал Кемпу, что мы должны быть полностью готовы… уже меньше чем через час… и что в крепость нас доставят на грависанях. Ты правда думаешь, что архонты подпустили бы нас к своей башне с оружием… или с чем-то, что может послужить оружием?

Хемингс промолчал.

– И чтобы я больше не слышал твоих безумных революционных фантазий, – рявкнул Бербенк тем гневным голосом, каким в роли Гамлета говорил с Гертрудой. – Если будешь продолжать свои бредни… еще хоть слово… клянусь Абраксасом, мы оставим тебя на этой богом забытой планетке.

Наверное, две трети арбайтеров и мыторов, не занятых сейчас в шахтах, пришли глянуть, как мы отбываем на грависанях. Их любопытство вполне понятно. За столетия, что они и их предки провели на этой планете, из человеческого поселения в башню забирали только мертвые тела – их отправляли в архонтский космопорт дожидаться пересылки на Землю.