К тому времени, как Кемп прохрипел эти мучительные слова, я был уверен, что мы уже подписали себе смертный приговор своей непонятностью для хитиновой публики:
И вдруг с темных карнизов наверху донесся шелест, словно бессчетные насекомые задули на свои лапки-смычки, а затем нарастающее
Кемп в роли тана не сбился ни в едином слоге, но я за сценой оперся на Тули (он играл одного из воинов) и мучительно вгляделся в темноту. Кук наклонился ко мне и яростно прошептал:
– Я и не знал, что у архонтов есть крылья, а ты?
После нее
Почему? Что они могут знать о пьянстве и желании, похоти и импотенции? А уж тем более о том, какое влияние оказывает алкоголь на человека до, во время и после совокупления?
Я глянул на Аглаю, которая по-прежнему была в ведьмовском костюме и гриме. Она, словно читая мои мысли, мотнула головой.
Скоро, спустя вечность, все закончилось.
Малькольм-Гоф – новый король Шотландии – произнес свои заключительные слова. Макдуф при этом стоял рядом, держа за волосы довольно похожую бутафорскую голову Кемпа. Мне она напомнила висящих драгоманов наверху.
– «Что нам поручено, – прогремел Гоф-Малькольм, – даст Бог, мы честно исполним в меру, в срок и где уместно. Спасибо всем, и всех мы просим в Скон, где венценосцем мы взойдем на трон».
Те, кто стоял на сцене, поклонились.
Мертвые встали и поклонились.
Мы, ждавшие в темноте «за кулисами», вышли в круг света и поклонились.
Ничего.
Ни аплодисментов. Ни кашля. Ни даже
Томительное ничто длилось с минуту, затем свет, направленный на «сцену», погас. Мы видели, что карнизы и выступы опустели. Исчезли даже болтающиеся в воздухе драгоманы.
В стене позади нас открылось трапециевидное отверстие.
Кемп (по-прежнему в гриме) отказывался залезать в сани – и не позволял залезать нам, – пока стоящий у кабины драгоман не скажет, какое впечатление произвели мы на архонтов.
Драгоман (я считал его тем же самым, что утром приходил в церковь, но могу ошибаться) сказал:
– Вы больше не «Слуги Земли».
Кемп открыл было рот, но решил промолчать.
– С этого мгновения вы – «Слуги Ересиарха», – сказал драгоман.
Мы в точности, как было указано, встретились на орбите с архонтским военным кораблем. Впервые нам предстояло войти в Плерому не за погребальной баркой. И это было впервые не только для нас; насколько мы знали, такого еще не случалось ни с одном человеческим кораблем, кому бы он ни принадлежал – актерам, совершенным или физиократам.
И впервые на борту «Музы» находился кто-то, кроме членов труппы.
Я по-прежнему считал драгомана тем же самым, что пришел в церковь и отвез нас в башню, хотя насмотрелся на них в Мезель-Гуле и знал, что они неотличимы.
Как только мы благополучно вошли в Плерому и нас окружило золотистое сияние, драгоман высказал странную просьбу. Он хотел увидеть «Музу». Ее самое.
Кемп, Конделла, Бербенк и прочие совладельцы обсудили этот вопрос. Мы никогда не показывали чужакам истинную «Музу». Да и сами редко к ней спускались, разве что в детстве, когда хотели друг друга напугать.
Конечно, они уступили, да и как было не уступить? Кемп все-таки спросил драгомана:
– А вы по-прежнему на связи с архонтами? Даже хотя ваши… э… волосы… не соединены? Даже здесь, в Бездне?