Читаем Сироты вечности полностью

К тому времени, как Кемп прохрипел эти мучительные слова, я был уверен, что мы уже подписали себе смертный приговор своей непонятностью для хитиновой публики:

Когда конец кончал бы все – как просто!Все кончить сразу! Если бы убийствоМогло свершиться и отсечь при этомПоследствия, так, чтоб одним ударомВсе завершалось и кончалось здесь,Вот здесь, на этой отмели времен, —Мы не смутились бы грядущей жизнью…

И вдруг с темных карнизов наверху донесся шелест, словно бессчетные насекомые задули на свои лапки-смычки, а затем нарастающее хрр… хррр… хрррр… хррррр.

Кемп в роли тана не сбился ни в едином слоге, но я за сценой оперся на Тули (он играл одного из воинов) и мучительно вгляделся в темноту. Кук наклонился ко мне и яростно прошептал:

– Я и не знал, что у архонтов есть крылья, а ты?

Хррр в следующий час раздавалось снова и снова. Громче всего – настолько, что заглушило следующий диалог, и даже самые невозмутимые наши актеры медлили со своими репликами, – оно по неведомым причинам раздалось после «вызывающей» речи привратника-Бербенка:


Какие, сударь? Раскраску носа, сон и мочу. Похоть, сударь, оно вызывает и отзывает. Вызывает желание, но устраняет исполнение. Поэтому сильный хмель, можно сказать, двуличничает с похотью: он ее создаст и уничтожит; распалит и потушит; раззадорит и обескуражит; придаст ей стойкости да и отнимет стойкость; в конце концов своим двуличием он ее усыпляет и, назвав ее обманщицей, укладывает спать и покидает.


После нее хррр продолжалось минуты три. Стрекот крыльев был таким громким, что я готов был, подняв взгляд, увидеть, как архонты шмелями носятся по улью-колодцу.

Почему? Что они могут знать о пьянстве и желании, похоти и импотенции? А уж тем более о том, какое влияние оказывает алкоголь на человека до, во время и после совокупления?

Я глянул на Аглаю, которая по-прежнему была в ведьмовском костюме и гриме. Она, словно читая мои мысли, мотнула головой.

Скоро, спустя вечность, все закончилось.

Малькольм-Гоф – новый король Шотландии – произнес свои заключительные слова. Макдуф при этом стоял рядом, держа за волосы довольно похожую бутафорскую голову Кемпа. Мне она напомнила висящих драгоманов наверху.

– «Что нам поручено, – прогремел Гоф-Малькольм, – даст Бог, мы честно исполним в меру, в срок и где уместно. Спасибо всем, и всех мы просим в Скон, где венценосцем мы взойдем на трон».

Те, кто стоял на сцене, поклонились.

Мертвые встали и поклонились.

Мы, ждавшие в темноте «за кулисами», вышли в круг света и поклонились.

Ничего.

Ни аплодисментов. Ни кашля. Ни даже хрр крыльев. Тишина.

Томительное ничто длилось с минуту, затем свет, направленный на «сцену», погас. Мы видели, что карнизы и выступы опустели. Исчезли даже болтающиеся в воздухе драгоманы.

В стене позади нас открылось трапециевидное отверстие.

Кемп (по-прежнему в гриме) отказывался залезать в сани – и не позволял залезать нам, – пока стоящий у кабины драгоман не скажет, какое впечатление произвели мы на архонтов.

Драгоман (я считал его тем же самым, что утром приходил в церковь, но могу ошибаться) сказал:

– Вы больше не «Слуги Земли».

Кемп открыл было рот, но решил промолчать.

– С этого мгновения вы – «Слуги Ересиарха», – сказал драгоман.


Мы в точности, как было указано, встретились на орбите с архонтским военным кораблем. Впервые нам предстояло войти в Плерому не за погребальной баркой. И это было впервые не только для нас; насколько мы знали, такого еще не случалось ни с одном человеческим кораблем, кому бы он ни принадлежал – актерам, совершенным или физиократам.

И впервые на борту «Музы» находился кто-то, кроме членов труппы.

Я по-прежнему считал драгомана тем же самым, что пришел в церковь и отвез нас в башню, хотя насмотрелся на них в Мезель-Гуле и знал, что они неотличимы.

Как только мы благополучно вошли в Плерому и нас окружило золотистое сияние, драгоман высказал странную просьбу. Он хотел увидеть «Музу». Ее самое.

Кемп, Конделла, Бербенк и прочие совладельцы обсудили этот вопрос. Мы никогда не показывали чужакам истинную «Музу». Да и сами редко к ней спускались, разве что в детстве, когда хотели друг друга напугать.

Конечно, они уступили, да и как было не уступить? Кемп все-таки спросил драгомана:

– А вы по-прежнему на связи с архонтами? Даже хотя ваши… э… волосы… не соединены? Даже здесь, в Бездне?

Перейти на страницу:

Все книги серии Мир фантастики (Азбука-Аттикус)

Дверь с той стороны (сборник)
Дверь с той стороны (сборник)

Владимир Дмитриевич Михайлов на одном из своих «фантастических» семинаров на Рижском взморье сказал следующие поучительные слова: «прежде чем что-нибудь напечатать, надо хорошенько подумать, не будет ли вам лет через десять стыдно за напечатанное». Неизвестно, как восприняли эту фразу присутствовавшие на семинаре начинающие писатели, но к творчеству самого Михайлова эти слова применимы на сто процентов. Возьмите любую из его книг, откройте, перечитайте, и вы убедитесь, что такую фантастику можно перечитывать в любом возрасте. О чем бы он ни писал — о космосе, о Земле, о прошлом, настоящем и будущем, — герои его книг это мы с вами, со всеми нашими радостями, бедами и тревогами. В его книгах есть и динамика, и острый захватывающий сюжет, и умная фантастическая идея, но главное в них другое. Фантастика Михайлова человечна. В этом ее непреходящая ценность.

Владимир Дмитриевич Михайлов , Владимир Михайлов

Фантастика / Научная Фантастика
Тревожных симптомов нет (сборник)
Тревожных симптомов нет (сборник)

В истории отечественной фантастики немало звездных имен. Но среди них есть несколько, сияющих особенно ярко. Илья Варшавский и Север Гансовский несомненно из их числа. Они оба пришли в фантастику в начале 1960-х, в пору ее расцвета и особого интереса читателей к этому литературному направлению. Мудрость рассказов Ильи Варшавского, мастерство, отточенность, юмор, присущие его литературному голосу, мгновенно покорили читателей и выделили писателя из круга братьев по цеху. Все сказанное о Варшавском в полной мере присуще и фантастике Севера Гансовского, ну разве он чуть пожестче и стиль у него иной. Но писатели и должны быть разными, только за счет творческой индивидуальности, самобытности можно достичь успехов в литературе.Часть книги-перевертыша «Варшавский И., Гансовский С. Тревожных симптомов нет. День гнева».

Илья Иосифович Варшавский

Фантастика / Научная Фантастика

Похожие книги